Юлия Добровольская - Сердоликовая бухта

Она и автобус подошли к остановке одновременно.

Ей показалось, что настроение из приподнятого переходит в откровенно радостное. Если бы она пожелала выяснить причину этого, то ей сначала помешала бы обычная автобусная болтовня ни о чём, сводящаяся, как правило, к её лаконичным ответам на чьи-нибудь пространные вопросы; потом толчея в магазине – она заглянула поверх толпы, давали финские конфеты в ярких финских же коробках, вероятно, ко Дню Молодёжи, а может, к концу месяца – а потом просто забыла бы о том, что оно, настроение, было другим.

Она вынула почту и, скинув туфли, плюхнулась в кресло тут же, в прихожей. Достала из пакета бутылку молока и с удовольствием выпила залпом почти половину – прямо из горлышка, за что непременно выговорила бы сыну.

В почте оказались счета за телефон – это её переговоры с мужем по поводу предстоящего отъезда сына; газета почти пустая, вот только статья об Афгане, где дослуживает племянник, надо прочитать, но это позже; "Иностранка" – тоже, кажется, на сей раз не слишком интересная: итальянскую прозу она не любит, немецкие романы тоже, стихи – потом. И всё остальное – тоже потом…

Она откинула голову и прикрыла глаза. Странное дело: работа сидячая, а дома первым делом хочется посидеть. Неужели старость?..

Щелчок замка не дал ей прийти к какому-нибудь выводу.

Она схватила недопитую бутылку, стоявшую на полу, прижала к себе и состроила виноватую мину.

Её взрослый сын в расстёгнутой джинсовой куртке с этюдником на плече моментально сориентировался в ситуации и молча заклеймил позором нарушителя порядка, установленного им же самим, нарушителем, непонятно для чего: ведь пить молоко из бутылки гораздо вкусней! Так же молча он взял из её рук остатки молока и допил залпом, удовлетворённо крякнув.

– Привет! – Сказал он.

– Привет! – Ответила она.

* * *

Она переоделась в джинсы и майку с надписью "чемпион регби" на английском языке, заплела волосы в две косы и отправилась в кухню, по пути заглянув к сыну. Тот раскладывал последние этюды.

– Хочешь свеженького? – Остановил он её вопросом.

– Ага.

И он повернул к ней лист картона с пейзажем в тёмных красно-зелёных тонах. Рассмотрев его вблизи, она увидела, что в картине присутствуют все цвета и оттенки спектра.

– Упражняешься в импрессионизме? Или задание такое?

– Не-а. Сам. Хочу пуантилизм попробовать.

– Сдашь или оставишь?

– Папе отвезу. Можно?

– Ну конечно! А высохнуть успеет?

– Я с этюдником поеду – в нём и досохнет.

– О-о-ой! – Она изобразила плач. – Ты же завтра… Я же с тоски помру.

– Ма, ну прилетай к нам, а?

– Посмотрим, Кирюша. – Она немного помолчала. – Ты же помнишь, что вышло в прошлом году из нашего совместного отдыха.

– А вдруг в этот раз получится удачно?

– Посмотрим… Пошли есть, потом ещё раз проверим, всё ли собрано, и ляжем спать… Во сколько же нам завтра подниматься?

– В шесть-тридцать.

– Ужас! И это в субботу-то!..

Поужинав, они пересмотрели содержимое чемодана. Кирилл сменил несколько тюбиков в этюднике, вложил в него пейзаж.

– Мне очень понравилась твоя последняя работа. – Сказала она.

– Хочешь, я оставлю её тебе? – Он оживился и уже почти достал картон из зажимов.

– Нет-нет. – Остановила она. – Ты же решил, что это папе.

– Я ему другой подарю, он же не знает.

– Это нечестно. Тем более, потому что он не знает.

– Ты права.

Она обвела взглядом приготовленные вещи и сказала:

– Кажется, всё?.. Может, тебе конверты подписать?

– Вот ещё! Я же не в пионерский лагерь!

– Смотри, не будешь писать, не прилечу за тобой!

Она подошла к Кириллу, прижала его голову к груди – вот-вот её сын сравняется с ней ростом – и сказала:

– Всё, отбой, а то проспим аэроплан.

– Йес, мэм!

* * *

Её комната была перегорожена платяным и двумя книжными шкафами таким образом, что получалось две: спальня, где стояла широкая низкая кровать с одной спинкой-полкой в изголовье и лежал половик из овечьих шкур, и нечто среднее между кабинетом и будуаром с письменным столом и двумя большими глубокими креслами.

Стены были почти сплошь завешены картинами и полками, а полки и оба шкафа заставлены книгами и разными безделушками: от малахитового булыжника до кубика Рубика со стороной в шесть клеток, который ни собирался, ни разбирался, и был сделан из разноцветного парафина.

Всё в квартире было просто, но мило, а единственной дорогой вещью была стереосистема: проигрыватель и усилитель с колонками. Когда-то с ними в комплекте были магнитофон и тюнер, но они теперь стоят где-то за семью морями, в совсем незнакомом ей доме. Весьма приличная коллекция пластинок осталась ей, а кассеты он забрал себе – это было их обоюдное решение. Они вообще мирно "поделили имущество" – всё получилось как-то само собой. Как и развод, непонятный до конца ни друзьям, ни родителям, ни, похоже, им самим: жили-были – тихо и счастливо, а потом взяли и разъехались…