Сергей Кобозев - Химические этюды

– Щас тебе даст!!! – мгновенно откликнулась папесса и хлестанула мне по глазам.

Из моих очей невольно брызнули слёзы. Пришибленный, с покрасневшим лицом и хлюпающим носом, я изо всех сил старался не поддаваться этой безжалостной ведьме. Но всё было тщетно.

– Ага, заревел! – торжествовала Дива. – Наш поэтишка пустил нюни?! Слабак! Позорник! Ничтожество! Я смеюсь над тобой!

Перепуганный Бульдыш бегал возле нас кругами, не зная, что предпринять, и боясь подступиться ближе.

– Мадонна миа! Что ж ты делаешь! Зачем человека бьёшь?! О Нотр-Дам!

– Это не человек – это помойка! – лютовала женщина. – Это низшее звено эволюции! Кобозев, ты не достоин называться даже дриопитеком!.. Ах, какой же ты противный! Как я тебя ненавижу!.. – Взревев, папесса скрючила пальцы и осточертело вонзила мне в лицо свои острющие ногти.

Я заорал. Дамские ногти, подобно опасным бритвам, глубоко вошли мне под кожу. Тёмно-бордовая кровь выступила из ранок, побежала тонкими ручейками и закапала на землю. В скором времени всё моё лицо, шея и рубаха были залиты красной рудой.

– Уйди от меня, баба негодная!.. Бульдыш, где ты?!! – Я сжал женские кисти и рывком попытался ослабить мёртвую хватку, но только ещё больше причинил себе агонии.

Игорюня, будучи не в силах смотреть на это варварство, пал на колени, закрыл лицо ладонями и зарыдал:

– Ох, Серёжу жалко!.. Ох, мальчик!.. Ох, долюшка твоя горючая!..

Мадонна убрала наконец свои проклятые когти, злорадно показала мне язык, сжала кулаки и яростно забарабанила по моим плечам.

– Ты никогда не сможешь стать полноценным человеком! Тебе нет места в этой жизни! Нет тебе простого человеческого счастья! Ты вечный отщепенец! Неудачник! Отстой! Мы все тебя высмеиваем! Ты никому не нужен, даже дьяволу! Ты здесь лишний!!! – Дива вскрикнула и с отчаянной силой запечатала мне кулаком по носу.

У меня из глаз посыпались искры. Носик мой крепкий, но к таким ударам, увы, не приспособлен – не прошло и секунды, как тошнотворная, густая и горячая кровь хлынула фонтаном с моего гудящего носа, устремляясь прямиком в рот…

Мадонна испуганно застыла с поднятым кулаком и жутко вылупила глаза. Затем вздохнула, виновато мотнула головой и пропищала:

– Серёжа, Серёженька… – Голос её дрогнул, по щекам потекли слёзы. – Прости! Прости! Прости! – Нежно взяла меня за окровавленное лицо и разрыдалась. – Я дура, дура! Прости, прости, ради Христа! Серёженька! Любимый! Родной! Мальчик мой ненаглядный! Прости! – Папесса прижалась ко мне своим дрожащим телом, крепко обхватила руками мою сутулую спину, уткнулась носом мне в шею и затряслась от дикого рыдания.

Я офигел. Бульдыш изумился не меньше. В этом безумном ступоре мы пробыли порядка десяти минут.

– Угу, – буркнул наконец Игорюня, придя немного в себя, – ну как же без этой извечной мизансцены! Актриса ж ты долбаная! Насмотрелись мелодрам на наши головы! Тьфу, пропасть!..

Женщина, не выпуская меня из объятий, подняла голову, пытливо заглянула мне в глаза и печально улыбнулась.

– Серёжа, зачем ты снова ушёл из церкви, а? Зачем ты опять покинул меня? – Папесса болезненно скривила губы, подавила в себе плач, всхлипнула и жарко выдохнула мне в лицо: – Эгоист! Глупый, смешной дуралей! – Легонько стукнула меня по лбу и коснулась пальцами шеи. – Серёженька!.. – Выдержала мимолётную паузу, не отрывая от меня своих бледно-голубых глаз. – Я ведь уже пять лет люблю тебя… Нет, пять лет ненавижу! – её пальцы опасно сжались на моём горле. – Ненавижу, потому что люблю! Самозабвенно, самоотречённо, самоотверженно люблю!.. На что ты, мерзавец, не способен!

– Вот это платоническая любовь! – Бульдыш взялся за голову.

Я не знал, что ответить. Эта женщина никогда не интересовала моё больное воображение, и уж тем более ни разу не касалась моего отжившего сердца. Правда, справедливости ради стоит заметить, что я неоднократно писал ей вдохновенные письма и посвящал лирические строки. Зачем? Думаю, в глубине своей сущности я надеялся разглядеть в ней родственную душу. Вот и доигрался… «Что без тебя мне эта вечность?..»

– Ты стал для меня самым главным человеком в жизни, – продолжала Дива, всё больше и больше сжимая мне шею. – Нет, ты стал всей моей жизнью!.. Помнишь наш первый день, когда мы встретились? Да где уж тебе помнить!.. – Женщина гневно оскалила зубы. – А я храню его в своём сердце. – Тяжко вздохнула и погрузилась в сокровенные думы. – Это был октябрь четырнадцатого. Суббота. Очередное молодёжное служение. Тогда я терзалась от страшной сердечной раны – ни о чём другом не могла и думать, ничем не могла утешиться. И тут, словно мой добрый ангел-хранитель, появился ты – сияющий, свежий, оригинальный, глубокий… одним словом, не похожий ни на кого! А после я узнала, что ты у нас, оказывается, писатель, артист, химик-биолог, севчанин и ещё Бог знает кто. Мне страшно захотелось познакомиться с тобой поближе! Но увы – ты проявлял ко мне одно холодное равнодушие и совершенно не замечал мой ласково-пожирающий взгляд. – Дива томно прикрыла воспалённые от слёз веки и продолжила: – А потом ты и вовсе стал уединяться с этим бесноватым, – небрежно указала на притихшего Игорюню. – Председатель окаянный! В последнее время он просто подмял под себя нашу церковь! Пригрели змейку на своей шейке! Всех охмурил, даже пастора! А дьякон так вообще в балет перед ним пускается! Докатились!