Антон Алеев - Вечность заканчивается

***

Он приехал на дачу под вечер, после работы. Старенький «жигулёнок» обессилено замолк у неказистого домика. Валя выбрался из автомобиля, потянулся, распрямляя затёкшие от сидения плечи. Воздух, казалось, не колышется. Приятный последневной запах царил вокруг. Валентин улыбнулся и неторопливо двинулся к дому, слегка опьянённый непривычной тишиной. Смолкло всё. Звуки пропали, но это молчание не напоминало предгрозовое затишье. Это было по-другому.

Вспышка настигла его где-то на полпути. Она была настолько яркой, что Валя даже присел, как от удара. Блеск, обрушившийся на него, был таким же сильным, каким и коротким. Слепящий, словно электрический режущий свет пропал, оставив после себя тёмную мглу. Будто мгновенно время перенеслось на несколько часов вперёд, и наступили глубокие сумерки. Валентин боязливо посмотрел по сторонам. И увидел.

В стороне города, далеко-далеко – сквозь спустившуюся мглу – светло-алый конус исполинских масштабов. Он рос вверх, одновременно утончаясь. Исходящие от него смутные пыльные круги, как от камня брошенного в пруд двигались, как и положено, от эпицентра. Светлый конус померк и на его месте обрисовался новый контур, болезненно и узнаваемо превращающийся в большой пепельно-дымный гриб.

Валентин не успел подумать ни о чём. Какая-то паническая мысль пульсировала у него в височной жилке, но как-то не по-настоящему, по-детски.

Он увидел движение. Как со скоростью истребителя к нему приближается мутная стена круша всё на своём пути – ещё секунда и она сметёт его, как даже не песчинку, как атом, частицу глупой материи.

В тот момент, когда это неминуемо должно было случиться, перед Валентином словно вырос экран. Огненная, клубящаяся волна натолкнулось вдруг на препятствие, обволакивая его, как морская гладь огибает нос корабля. Но Валя видел, он смотрел, не в силах оторваться, как бешеная стена смерти обходит его почему-то стороной, оставляя в центре вселенского пиротехнического спецэффекта. Через какое-то время пришёл звук. Гул, переходящий вначале в грохот, а потом в какофонию запредельного писка, невыносимого, разрезающего слух напополам. Валентин судорожно закрыл ладонями уши, и согнувшись, в позе младенца рухнул на зелёную траву.

А гриб на месте города всё рос вверх, расплываясь и толстея, закрывая собой весь белый свет.

***

Если за пропитание Валентин не переживал – в погребе было достаточно запасов, да и сам участок щедро одаривал урожаем, то с куревом поначалу было совсем плохо. Сигареты кончились на третий день, как ни пытался Валя растянуть удовольствие, а другого табака или махорки в доме не было.

Последнее время Валентин выкуривал полторы пачки в день, и отсутствие хоть какой-то дозы никотина стало его мучить просто физически. Мысль о том, что теперь придётся бросить курить, приводила его в ужас.

Он занялся экспериментами. Он рвал разную траву, сушил, мельчил, сворачивал самокрутки. Но всё было не то. Кроме горького дыма и стеклянного привкуса во рту из этих затей ничего не выходило. До какого-то времени. Пока он не нашёл высокий бурьян у северо-западного края купола. Поначалу измельчённые крупинки не произвели эффекта, но уже через несколько минут Валю буквально накрыла волна долгожданного никотинового блаженства. Даже слишком. Кроме привычных ощущений он почувствовал острую грусть и одновременно жгучую радость. Беспочвенную, но спокойно-приятную. Лёгкую эйфорию, от воздуха, от озера, от купола. От мыслей про прошлое. Как называется этот бурьян, Валентин не имел ни малейшего понятия, но курить его стал постоянно. Раз в день. После панорамы.

И тогда приходили мысли – словно не эфемерные, а грубые, реальные. Подсвеченные флуоресцентными разноцветными огоньками. Переливающиеся, как калейдоскоп. И сливаясь с безумием вокруг купола, они позволяли Вале слышать далёкую музыку – проникновенность флейт, плачи скрипок, божественность арфы, а иногда и сокрушающую мощь барабанов.

Он заставлял себя не часто вспоминать о тех, кто был ему дорог. Постоянная мысль об этом доводила его до безумия. Он знал, что никто ничего не успел понять, что всё произошло мгновенно, и тут же одёргивал себя, вспоминая, как зачарованно смотрел на приближающуюся волну смерти и как пытался замедлить несущиеся сквозь время секунды.

Ему было очень плохо – невыносимо. Иногда он просто ложился на землю, лицом вниз и плакал, рыдал в голос, до кашля, пока не начинало саднить горло, пока не кончались слёзы.