Оксана Чурюканова - Музыка сердца

– Один Бог, один Фаринелли!

Чуть наклонившись вперед, к перилам, опершись на них рукой, всем телом я стремилась к тебе, как к магниту. Ты победил сейчас всех, кто был здесь, кто пришел на тебя посмотреть, словно на диковинное существо, и стоял, гордо вскинув голову, свысока обводя взглядом зал, утопая в овациях и криках «браво». Потом на сцену поднялся Риккардо, чтобы разделить твой успех и получить свою долю славы композитора и дирижера. Сцену почти полностью засыпали лепестками цветов, букеты бросали из партера и лож, превращая театр в благоухающий сад. Я не носила тебе цветов, считая, что это по-детски глупо ― кричать и бросать букеты на сцену. Мне бы хотелось осыпать тебя лепестками роз, но не здесь, не при всех. Чувство глубокой ревности испытала я в эти минуты, когда сотни людей съедали тебя взглядом, изливая на тебя потоки вожделения.

Медленно опустился занавес, скрыв тебя от толпы, которая еще долго ревела и неистовствовала. Первым опустел партер, затем одна за другой гасли ложи, на площади перед театром, должно быть, царило столпотворение из повозок и карет. Семейство Альбертино поспешило к выходу. Сколько еще времени я пробыла на своем месте, не знаю, ненавижу суету и давку в дверях, к тому же торопиться мне было некуда и не к кому. Наконец в полутьме погасших ламп я поднялась и на выходе почти налетела на какого-то человека, загородившего мне проход.

– Он хочет вас видеть, синьорина.

Кто он, я поняла сразу, хотя это мог быть кто угодно от кардинала до любого из патрициев, портреты которых я писала. И я пошла вслед за незнакомцем, трепеща, как пойманный зверек, но не имея мужества отказаться или уйти прочь.

Следуя за моим поводырем, я очутилась в закулисье театра, где пахло пыльными портьерами. Ступени вели то вверх, то вниз, так что приходилось цепляться за предложенную мне руку провожатого. Среди догоравших свеч мои глаза постепенно привыкали к темноте. Незаметно преодолев лабиринт обратной стороны театра, мы оказались у двухстворчатой двери, и незнакомец почти втолкнул мое безвольное тело внутрь. Никогда не думала раньше, что в театрах есть такие большие залы, с арочными окнами, купольным расписанным потолком, резной мебелью, зеркалами, гобеленами и коврами ― всю эту роскошь я успела оценить за пару мгновений. Наверное, мой художнический взгляд спас меня от смущения и позволил отвлечься от гулкого стука сердца, мыслей о том, что сейчас я увижу тебя, и вернул мне самообладание.

Человек, который сейчас подходил ко мне, был мало похож на того, кто стоял на сцене, но был также невообразимо прекрасен. В нем совместилось все, что может восхищать: он был высокий, красивый, а в его на редкость утонченном лице сила сочеталась с изяществом и доброта с благородством. Карло Броски медленно обошел вокруг меня, словно я была неодушевленным предметом. Лицо мое все так же было скрыто вуалью, поэтому я была из нас двоих в более выигрышном положении. С удивлением я прочла изумление в его глазах, во всем выражении его лица читалось необъяснимое чувство растерянности и еще чего-то непонятного, что относилось ко мне. И это поведение, и затянувшееся молчание превышали все допустимые рамки приличия, что привело меня в недоумение, ведь я была наслышана о неизменной «сдержанности, кротости и пристойности» Фаринелли.

Остановившись прямо передо мной, он, наконец, тихо прошептал, не обращаясь сейчас ни к кому, как будто был один в комнате:

– Мой милый мираж! Здесь!

Глаза его блуждали по моему лицу, скрытому покрывалом, так же, как это было там, в ложе. Его обращение со мною было таким, будто я не девушка из плоти и крови, а создание из другого мира или неодушевленное существо. Это затянувшееся молчание следовало бы уже прервать, но, похоже, этот человек играл по своим правилам, не придерживаясь установленных светом, и продолжал смотреть сквозь меня своим пронзительным взглядом. Вдруг, как бы очнувшись, он тряхнул кудрями и заговорил:

– Синьорина, простите меня! Я хотел… я не имел никакой другой возможности… увидеть вас, и вот вы здесь…

Его голос замер. Как-то нервно вздохнув, Фаринелли продолжил:

– Я видел вас там, в ложе… каждый раз, каждое представление… Ваша фигура в темной вуали почему-то тревожила меня. И всякий раз я искал вас взглядом, а не находя, чувствовал пустоту. Вы приходили ко мне во снах. Я пел для вас. Но… ваша вуаль всегда скрывала выражение ваших глаз. Кто вы, мой мираж, моя дама в темной вуали?! У вас есть имя? Почему вы скрываете лицо? Вы в трауре? Откуда вы? Где вы живете?