Оксана Чурюканова - Музыка сердца

Но что весь этот театр? Лишь фон, ставший совершенно незначительным при появлении на сцене тебя. Высокий и тонкий, как лоза винограда, наполненный, словно вином, такой же тягучей и переливающейся энергией. Да… все они были правы, эти зрители, открывшие сейчас рты, издавшие хором такой громкий вздох, что оркестр потерялся в нем, ― на сцене стоял прекрасный ангел, обряженный в театральный костюм с перьями, блестками и кружевами. Белоснежное лицо в обрамлении темных локонов, спускавшихся на плечи, подведенные черной краской глаза и чувственный яркий рот. Все это манило смотреть, не отрывая взгляда, ловить каждое твое движение, каждый звук, воспроизводимый тобой, как божественным инструментом. О боги! Ты уносил эту тысячу людей в небо, в рай. Ты играл с публикой, как кошка с мышью. Ты дарил наслаждение и сам получал его.

– Ангел принял образ Фаринелло! ― кричали люди в партере и в ложах тому, чье исполнение превзошло все, чего можно было ждать от человеческого существа.

Знаток всего изящного, отец семейства, покровительствовавшего мне, граф Альбертино, сидящий рядом, сказал, не сдерживая слез:

– Голос его ― настоящая драгоценность! Совершенный, мощный, звучный и со столь широким диапазоном сразу в верхнем и в нижнем регистрах, что другого подобного никогда не было и не будет!

Граф объяснил мне, что почти все написанные для Фаринелли арии не выходят за пределы диапазона ля2 ― до4, то есть обычного диапазона всякого контральтиста, если он не желает рисковать голосом. Другое дело, что иногда та или иная исключительная ария, например, «Qual guerriero in campo armato» может вынудить его подняться от соль2 к до5, использовав при этом самые разные модуляции, трели и сложные вокализы, а затем вернуться назад снижающимися перелетами (volees), похожими на перезвон колоколов.

Среди секретов musico были и virtuosita spiccata, то есть искусство разделения нот в трелях, и gruppetti, и быстрые volees и passaggi ― настоящий вокальный фейерверк. Одним из важнейших технических элементов оперного певца была I’agiiita martellata, состоявшая, как объяснил граф Альбертино, из чередования повышений и понижений, каждое из которых сопровождалось повторением второй ноты в перкуссионной манере. И наконец, любимым номером Фаринелли была messa di voce, которая начиналась с pianissimo и постепенно наращивала звук до предела, после чего ослабевала, покуда он не стихал совершенно. Граф не мог не признать эту технику волшебной: «Воистину дивной была несравненная нежность и сладость, когда он сперва плавно тянул звук, а после давал ему иссякнуть». Фаринелли первенствовал в этом, так как умел, не переводя дыхания, продлевать ноту на целую минуту. Сначала он делал глубокий вдох, а затем так экономно расходовал воздух, что мог держать ноту гораздо дольше, чем можно было бы ожидать, и при этом совершенно неподражаемо переходил от громкого звучания к более мягкому. Брат Фаринелли Риккардо сочинил для него арию «Son qual nave che agitata», нарочно предназначенную для демонстрации вокального диапазона певца: начиналась она с прекрасной messa di voce, продолжавшейся несколькими сериями трелей и отдельных нот, а Фаринелли, если верить моим итальянским друзьям, мог держать ноту впятеро дольше прочих исполнителей.

Щеки мои запылали под вуалью, когда я заметила, что твой взгляд вот уже в который раз задержался на нашей ложе и скользнул по моей закутанной фигуре. Подобно молнии, твои глаза прожигали тонкую ткань вуали так, словно снимали ее с меня. Мне казалось, будто я обнажена под твоим взглядом, но тебе этого было мало: усмехнувшись краешком губ, ты повернулся и, протянув ко мне руку, начал бесконечно длинную и сложную музыкальную фразу: «Alto Giove, e tua grazia, e tuo vanto il gran dono di vita immortale che il tuo cenno sovrano mi fa». Звук лился вначале еле слышно, постепенно наращивая мощь и высоту, казалось, беспредельно долго, и, когда всякий нормальный человек перевел бы дыхание, ты ― великий, божественный Фаринелли ― снова скользнул вниз и поднялся на невообразимую высоту, дополнив мелодию целым букетом хрустальных переливов голоса.

Внизу, ахнув, упали без чувств дамы, важные лица аристократов застыли в оцепенении с полуоткрытыми ртами, и то, чему мы все стали свидетелями, было неземным проявлением божественного духа, живущего в тебе. У слушателей во время сегодняшнего представления буквально перехватывало дух, и они впадали в экстаз, который супруга графа Альбертино определила как «предчувствие райского блаженства». Эмоциональная мощь медленных вокализов, долгие протяжные ноты и непринужденность в ариях заставили всех замирать от наслаждения. Голос был гибким, глубоким, нежным, мощным. Тебе ничего не стоило пленить слушателей и довести их до слез. Некая неописуемая чувственность, доводившая мужчин до дрожи и женщин до обморока, источалась каждым твоим жестом и каждым звуком твоего голоса, даря минуты головокружительного наслаждения. Во время спектакля одна дама воскликнула: