– Но никто и не спрашивал, кроме тебя, – закончил Игнатий Павлович. – У детей бурная жизнь, они быстро забывают. Его не было в классе долгое время – вот и забыли. Он же ни с кем толком не общался. Только вот ты запомнил. А раз не помнят – зачем было напоминать, даже когда уже все отчаялись.
– И что, его до сих пор не нашли?
– Насколько мне известно, нет. Никаких вестей. Такое случается. Ты даже не представляешь, сколько людей пропадает без вести. И взрослых, и детей. К сожалению. Но надо продолжить жить, так что лучше не думай об этом. Узнал, что случилось? Узнал. Вот и все. Забудь.
Легко ему было говорить. Думаю, я бы успокоился, если бы оказалось, что, например, Луку убили. Или он умер от какой-то болезни. Тогда бы была поставлена точка. Но такой рассказ практически ничего не менял. Пропал! Исчез! Как сквозь землю провалился! Мысль об этом приводила меня в леденящий ужас. Ночью после разговора с учителем мне впервые приснился сон, как Лука проваливается сквозь сугроб и оказывается у грязно-серой стены, берет из ведра белую тряпку, испачканную в крови, и начинает водить ей по шершавому камню. Потом он оборачивался, и я видел его лицо близко-близко. Оно было покрыто глубокими трещинами.
С тех пор у меня время от времени возникал этот кошмар. Я понимал, что в данной ситуации ничего не могу сделать, и лучше мне и впрямь просто забыть о произошедшем, отрешиться от него. Я старался. Даже стал учиться и закончил школу с отличными отметками. Занялся спортом. Много читал. Максимально забивал свое время и голову, и это дало результат. Вскоре я снова почти забыл о Луке, но его исчезновение все-таки успело наложить отпечаток на мою личность.
Любое сообщение о пропавшем ребенке в газете, по телевизору или в постепенно захватывающем мир интернете наводило на меня ужас. У меня перехватывало дыхание, я начинал ощущать темную пустоту, чувствовать, как внутри что-то скребется и хочет разодрать мне грудную клетку своими ядовитыми когтями. Однажды, услышав об очередной пропаже и увидев фотографию маленькой девочки, я потерял сознание, отцу пришлось долго приводить меня в чувство.
Пропавшие взрослые такой реакции у меня не вызывали. Я много размышлял об этом и пришел к выводу: это потому, что взрослые могут сами о себе позаботиться. У них есть документы и деньги. У них есть отношения, хорошие и плохие. Спектр причин их исчезновения огромен, и большая часть носит бытовой характер и имеет счастливое окончание истории. Затянувшаяся попойка. Вытрезвитель. Ссора. Бегство от проблем. Это не значит, что взрослых не надо искать, просто можно по крайней мере четверть часа перебирать различные варианты, благополучные и не очень. А в случае с ребенком – нет. Куда мог деться ребенок? Один. Маленький. Без документов и денег. Не знающий мира. Не способный защититься.
Чернота накрывала меня с головой. Что, думал я, ощущали родители, чей ребенок вот так исчезал?
Этот вопрос круто повернул мою жизнь. Если я так реагировал на чужих детей, которых даже не знал, что, если с моими собственными случится нечто подобное? Я был не в силах представить это и твердо решил: детей у меня быть не должно, ни при каких обстоятельствах.
Считается, что быть геем или нет – это не вопрос выбора, но я, злодейски разрушив это представление, сделал осознанный и расчетливый выбор. Может, во мне изначально была заложена бисексуальность, но не суть важно. Главное, что я сознательно выбрал такой образ жизни – это был самый простой способ удовлетворить свои потребности, не подвергая себя риску. Мне было плевать, что подумают окружающие, собственный разум был мне важнее, и в шестнадцать лет я стал встречаться с парнем. Поначалу я нервничал и боялся, что ничего не выйдет, но, к моему немалому любопытству, в момент истины эрекция меня не подвела и легко утвердила в новом качестве.
Мы с моим парнем неплохо проводили время, общаясь, как обычные друзья – смотрели футбол, пили пиво, играли в компьютерные игры, делились интересами и так далее, просто при этом занимались сексом. Когда все вскрылось, родители пришли в ужас, и моя ориентация стала причиной множества ссор. Ссорились в основном родители, а я молча их выслушивал, со всем соглашался и заявлял, что ничего не изменится.
Моему брату к тому времени исполнилось десять лет, но он только и делал, что монотонно раскачивался и невнятно говорил какую-то сумятицу, кричал, если ему было плохо, смеялся, если хорошо. Я с ним никогда не общался, потому что, по моему мнению, это было невозможно: в ответ на любой вопрос он выпаливал ряд бессмысленных звуков. Тетка по-прежнему опекала его и сыграла значительную роль в семейном скандале. На меня обрушилось столько цитат из Библии, что впору было подумать, что гомосексуализму посвящена как минимум ее половина. Однако я оставался непоколебимым. Вскоре страсти схлынули, но атмосфера в доме стала напряженной, и я понимал, что мне лучше съехать. Так я и сделал, едва представилась возможность.
Читать дальше