Евгений Рекушев - Осколок истории. Книга вторая. Рассказы

и замер в ожидании народ,

что как-то, где-то, что-то, приключилось.

И ни на миг не задумывался о плохом и нездоровом ощущении, которые навевала на него эта бесконечность дороги. Спешил на свадьбу к другу, и ему было некогда пытаться заглянуть в прошлое или в будущее. Мысли свободно, под мерный рокот мотора машины, перекатывались в черепной коробке, совсем не задевая друг друга. Он с особой радостью представлял себе, как подарит молодым волчонка, украденного им из волчьего логова, дождавшись из засады, когда худющая трехлапая волчица, оставив щена в одиночестве, убежит на охоту, чтобы прокормить это, пока еще несмышленое создание. Нагнулся, чтобы посмотреть, все ли в порядке. В углу кабины, из вороха тряпья на него смотрели, дышащие злобой и страхом не по детски осмысленные глаза. Он хотел погладить его по вздыбившейся шерсти, но передумал, вспомнив этот жуткий взгляд. Почти человеческий взгляд, страдающего от непонятного и жуткого страха, волчонка. И ему этот взгляд был почему-то понятен.

Машину вдруг тряхнуло и под визг тормозов ее боком занесло на обочину, где она, как подбитый конь, опустилась на колени и задрожала в мелкой судороге. Пробило колесо, внезапно подумал он. Да, действительно, подвел он итог, выйдя из кабины и глядя на накренившуюся на бок машину. Проклиная чужую запаску, поставленную временно на машину, взамен своей, ремонтируемой, подумал, что надо было бы подождать и поставить нормальное колесо. Он достал домкрат и ключи, проклиная это бездушное безмолвие, стал прилаживать его к вывихнутому от бездорожья колесу. Пыхтя и натужусь, домкрат приподнял машину над дорогой, и застыл в ожидании последующих действий. Ослабив гайки колеса, он на минуту остановился, чтобы произвести последующие действия по его снятию. Протянув руку за блестевшими за колесом ключами, вздохнул, думая о том, что надо было бы вывести волчонка справить свою нужду, от накопившегося транса длинной поездки. Что потом случилось, он не понял. Пятитонный самосвал, подмяв под себя хилый домкрат, всей своей массой, рухнул на руку, сжимающую ключи и с адским наслаждением вмял ее в придорожную гальку. Острая боль молотом ударила по голове, и он потерял сознание. И когда оно толчками начало возвращаться к нему, он вдруг осознал, что его жизнь кончилась. Колесо прижало его руку к земле, а по этой дороге, выбранной им, никогда не проедет ни один автомобиль. Проклиная выбранную им дорогу, впервые ощутил безысходность от неправильно выбранного маршрута, по которому длительное время не проедет ни одна машина и не пройдет ни один человек.

Туманная примесь обиды и безысходности заставила его замереть, что бы привести свои мысли в порядок. Что делать, крутилось в сознании и мысли, которые от боли не могли дать свой ответ, и оказать помощь в этой ситуации, колокольчиками дребезжали в голове. Когда день начал клонится к вечеру, он понял, что помощи ждать неоткуда, и грязные мысли начали ковырять его воспаленный от мороза и холода мозг. Тогда, несколько раз, проваливаясь в небытие, он понял, что нужно что-то делать. Гаечный ключ, отколовшийся от общей связки, подсказал ему наиболее правильное решение. Необходимо освободиться от руки, прижатой колесом его самосвала, подумал он. Это решение не было спонтанным, потому что здравомыслие тихонько уходило из его разума, из ударенной головы этим проклятым запасным колесом. Мучаясь от бессилия, придвинул к себе гаечный ключ, и ничего не значащими ударами попытался нанести несколько ударов по, застрявшей под шиной, руке. Было больно, и он понял, что ему не удастся этим инструментом освободить себя.

Катилось солнце за горизонт, заканчивался день пленения, а он все раздумывал, льстя себя надеждой, что кто-то придет и вытащит его из этого парадоксального плена. Но вокруг не было никого и только ветер, взвывая, гнал гальку, остуженную за день, присыпая его как пеплом, среди бескрайных равнин и сизых сопок.

Несколько бешеных ударов ключом по руке, вызвали лишь страшную боль и струйку крови, из-под содранной кожи. Сняв пояс, закрутил его вокруг руки, чтобы прекратилась подача крови в разбитую колесом руку. Он начал зубами рвать кожу, соленую и неприятную на вкус, пока не добрался до кости. Снова, впав в небытие, он видел себя маленьким мальчиком, который гладит свою собаку, щенка помеси овчарки и волка, подаренную отцом. Неуправляемый мозг напоминал ему тихий щенячий лепет, как разговор со своим другом, по кличке «Малыш». Ему казалось, что он понимает щенячий визг, и отвечал ему такими же звуками, которые понимала его собака-волк. Он, как маугли, и игрался и спал вместе с ним, впитывая в себя волчью науку и волчьи повадки. Через призму студеного марева привиделись, невесть откуда взявшиеся черти и ангелы, рассевшиеся вокруг него, и среди них сидел его «малыш» и скулил на языке, понятном им обоим с детства. Одновременно он понял, что из этого заколдованного круга ему уже не вырваться. Только визг волченка, сидящего в кабине возвращал сознание. А потом он снова впал в беспамятство.