Евгений Рекушев - Осколок истории. Книга вторая. Рассказы

В комнате был полусумрак. В углу стояло кресло, в котором сидел, облокотившись о подлокотники, седой мужчина. Он смотрел на него своими, слегка выпучеными глазами, и молчал. Молчал и Джек, ожидая развития дальнейших событий. На его лице не проявлялось никаких эмоций, так как был предельно спокоен. Наступившая пауза своей тишиной обозначила лишь медленно текущее время, проходящее за окнами этого домика. Хлопнула дверь, и в комнату вошел полюбившийся ему сыщик, который доставил его в этот дом. —Это мой отец, произнесла она и отошла в угол. Гудели уставшие мухи, кружась над завядшими цветами в вазах на столе, и тишина, обвалакивая всех, спустилась в дом из палисада.

– Моя дочь, сказал он, влюблена в тебя по моей вине, хотя долгое время скрывала это. Но от меня, как от авторитета, ничего скрыть невозможно. Давая ей задание следить за тобой, я и не предполагал, что это приведет к фиаско в моей жизни. Однако я не разделяю ее тяги к человеку, которого не знаю, и который мне абсолютно не знаком. Я хотел посмотреть в глаза тому уроду, которого полюбила моя дочь. И мне не важно, кто он. То ли по специальности, то ли по вероисповеданию. Мне важно, чтобы он был самым лучшим в глазах моей дочери. Все, что накоплено мной, и все, что приобрела от меня моя дочь, все это может быть твое, если она пожелает этого. С другой стороны я был против, чтобы она находила свое счастье с вором, который, хотел бы этого или нет, все равно когда нибудь сядет, а следовательно, оставит в одиночестве мою дочь. Я не знаю, что будет завтра, так же как и ты. Но я не такого мужа планировал своей дочери. Тысячи претендентов желали ее руки, но она, к сожалению, выбрала лишь тебя. Я не виню ее в своем выборе, но мне, искренне жаль дочь, в ее наступающей жизни. Но ее право выбирать и я молчу, хотя сердце мое к тебе не лежит, потому что ты вор. На минуту замолчал, а затем прдолжил: – То, что ты украл мои деньги это не самое страшное. Ты забрал папки с документами, которые затрагивают интересы моих подельников и мне теперь, как авторитету, объявлена война. Я ее не боюсь и не жалею о прожитой жизни. Но меня беспокоит судьба дочери, и кроме тебя, ее никто не спасет. И я прошу тебя лишь об одном – спаси мою дочь и не дай ей погибнуть. Сохрани украденные документы. Они еще вам пригодятся. Его сморщенное лицо перекосилось и он замолчал, нервно пытаясь раскурить трубку.

Джек подошел к окну и стал всматриваться в наступающие сумерки. Боковым зрением вдруг отметил, что во дворе не все в порядке. Какие-то тени в огороде медленно ползли к дому и останавливаясь, вслушивались, поворачивая головы влево и в право. Он понял, что дом был окружен со всех сторон. За одинокими деревцами виднелись лица нападавших, но было не понять, чьи они были и к какому клану принадлежали.

Он оглянулся на хозяина дома и увидел у него в руках черный пистолет и понял вдруг, что запопал в незапланированную переделку. А затем началось самое страшное, что могло происходить в его жизни. Выпученные лица нападавших, которые лезли в окна, выстрелы и крики, все смешалось в один вопль, взметнувшийся в пространстве дома. Слева и справа раздавались выстрелы и казалось, что начались боевые действия, как в отечественную войну. Она забилась в угол комнаты и, прикрываясь тоненьким локотком худенькой ручки, закрыла лицо руками. Бросившись к ней, закрыл ее своим телом, и пуля мягко вошла в его грудь, рядом с сердцем. Он не успел ни вздохнуть, ни охнуть, и только кровавый ручеек потек из его груди. Он взвыл, как раненый мамонт, и круша мебель на своем пути, ринулся на звук выстрела вбежавшего в дом человека, убившего отца его девушки и выстрелившего в него. Смял его под себя, сдавив шею сбросил на пол. Выскочил во двор. Вторую пулю он не почувствовал, лишь только дрогнули его плечи. Третья пуля впилась ему в грудь, от которой он покачнулся, но продолжал бежать, с одной целью, смять и уничтожить этот источник зла. Заплутавшиеся ноги подкосились. Из груди вырвался рев раненного зверя, и он упал, подгребая под себя листья, упавшие с дерева. Они медленно прикрывали обмякшее тело и, казалось, укрывают это тело от страшных страданий уходящей из него жизни. А дальше было все, как по накатанной дороге. Свист милицейской сирены и звуки скорой, которые он уже почти не слышал, проваливаясь в безодню тишины, и к нему донеслись лишь звуки и трески разогреваемых чертями котлов, от которых несло серой.

Он выходил из ступора внеземной жизни и пытался гладить грудь, почесывая ее от появившегося зуда выздоравливающейся человеческой материи. Однако сил небыло для осуществления этого желания. Но он понял, что жив, и что память обязательно вернется, только ему надо немного поспать, обнимая во сне ту, которая внезапно встретилась на его пути. Туманной дымкой светилось над ним облако, из которого выступали чьи-то ярко светящиеся чернотой глаза, которые то приближались, то отдалялись. Пахнуло знакомым запахом духов, и ему показалось, что этот запах он уже где-то слышал. Так пахли маки, когда он посетил когда-то, во сне, необычный палисад, после которого он ничего не помнил. Вздохнул и снова провалился в бредовый искус, в котором кроме него был милый таинственный сыщик, с рыжими сосками на красивой маленькой груди, улыбающийся ему сквозь облачное марево палисада, с огромным количеством дурманящих запахов маковых цветов. И ее искренние и ласковые поцелуи. Ему почему-то показалось, что на его лицо упали водяные росинки с маковых цветов и он снова провалился в забытье, мысленно целуя в ответ это так необычно и странно появившееся в его жизни, ставшее любимым существо, нагнувшееся над ним, и спокойно заснул, твердо зная, что все будет хорошо.