Эдуард Эстерис - Из коробочки. Рассказы и рассказики

– Вчера приходила ежиха и два ежонка. Такие смешные. У них колючки еще мягонькие. Вот соберусь, новая вышивка будет, с ежами и яблоками. Как жаль, что нельзя сделать так, чтобы тот, кто смотрит на мои вышивки, чувствовал запахи лета…

Женщина замолчала, принялась хлопотать, подливать гостям чай, немножко суетливо, видно от волнения. Казалось, что она силится вспомнить что-то, но это ей никак не удается.

– Прекрасный мед у тебя, Аринда. Спасибо за чай. Мы с Ксаем пойдем, пожалуй, а ты не волнуйся, отдохни и жди меня завтра. Не провожай нас до ворот.

Двое мужчин шли к стоявшему невдалеке гравилету. Младший напряженно молчал, старший рассеяно улыбнулся:

– Ксай, ты удивлен, конечно. Да, она не похожа на придворных дам. Она давно выбита из этого мира. Меня почти убили у нее на глазах, знаешь ли. Много лет тому назад. Террористы. Молокососы. Им забыли сообщить, каковы возможности императорских медиков. Они полагали, что убив наследника престола, смогут остановить создание Всепланетной империи… Империя – есть. А она утратила рассудок в тот день.

Что я мог для нее сделать? Она так и осталась в своем домике и саду. Соседи – андроиды. Весну, осень и зиму проводит в анабиозе. В конце концов, император может себе это позволить.

– Ваше величество… Но…

– Ксай, опять ты со своим величеством. Мы не во дворце. Так что ты хотел сказать?

– Мой господин… а не жестоко ли…

– Жестоко? Ты не спрашиваешь, жестоко ли было снести с лица земли город зангов, не желавших войти в Империю… Не спрашиваешь, жестоко ли держать в тюрьме всех, ратующих за восстановление отдельных независимых государств… Ты не спрашиваешь… Потому что знаешь: иначе не было бы Империи. И войны длились бы, как века до этого. Жестоко… А что не жестоко? Отдать ее в руки врачей? Предоставить собственной участи? А я? Куда мне возвращаться после дел, которые не оставляют чистыми ни совесть, ни руки? А сюда я возвращаюсь. Как в юность. Здесь не хотят от меня ничего, кроме меня самого. Мир для нее остановился. Она знает, что где-то там, за пределами ее сада, я служу отечеству, но не спрашивает, не требует, не советует, не…

– Кажется, я понимаю, – побелевшими губами прошептал Ксай. – Но это страшно. Cкажи мне только одно, господин мой. Зачем ты взял меня с собой? Неужели затем, что не мог больше один хранить свою тайну?

– И это тоже. Но не только. Как знать, вдруг завтра меня не станет. Не хотел бы обременять ни наследника, ни императрицу этой заботой. Ты видел ее, видел нас. Если будет нужно, ты найдешь способ прервать нить ее жизни.

Гравилет взял курс на столицу. Император выглядел так, будто сбросил с плеч не слишком тяжелый, но беспокоящий груз. А его молодой спутник прилагал немалые усилия, чтобы сохранить на лице отсвет радости летнего покоя и отдыха.

Cемья наша хоть и простая, но порядочная. У каждого свое место. Мать, как положено, добрая, строгая. Даже братья старшие, отрезанные ломти, видимся редко, и то без нее никуда. Средние – солидные, толстопузые, у каждого по своему выводку, а матушкино влияние никуда не денешь. Про остальных и говорить нечего. Младшенький, быстрый, горячий, материна радость и утешение, возле юбки ее вертится. Сестра – красавица. В покрывале белом, ни складочки, ни изъяна, пройдет, улыбнется ласково – любо-дорого поглядеть. Я похолоднее буду, но мать уважаю, на жизнь серьезно смотрю, дурь всякая не про меня.

И эта… Позорище… Другие давно на нее рукой махнули, не разговаривают даже. А я нет-нет, да и словцом перекинусь. Сестра все-таки. Все надеюсь помочь, наставить на путь истинный. Да видно, зря. И не дура, вроде, да все не так у нее, как следует. Платья меняет, чаще некуда, вуаль то одна, то другая. Чужаков привечает, а они – то пощечин надают, то одежду изорвут, должно быть, еще и заразили чем. Поплачет, да опять за свое. Утешаю, не плачь, мол, сестренка.

Эх, непутевая… И подружка ее… Большая слишком, тоже не наша. Ну, да, у меня тоже два мелюзгатора не местные, приблудились. Но я их в строгости держу. А сестрицыно прыщавое приобретение влияние имеет. Вместе устроят пляску, аж пузо, водой налитое, колыхается. Смотреть противно. Конечно, болеет с детства, водянка у нее. Но нельзя ж себя до такого допускать. Знает ведь, что больна. Жаловалась недавно:

– Братец, миленький, хоть бы что присоветовал… Сил моих нет. Под кожей ровно кто-то ковыряется, наросты разноцветные по телу, дышу еле-еле, мушки черные вокруг вьются.