Вальдемар Вебер - Продержаться до конца ноября

Мы спим на постельном белье,
доставшемся нам в наследство,
на котором, как знать,
зачаты и мы, и родители наши.
Мы его не храним в комоде
как реликвию или как память,
иль для гостей – на торжественный случай.
Готический шрифт,
завитки монограмм,
листья, стебли, усы, узоры…
Простыни цвета поруки.
Кто знает, куда расползлись,
разбрелись, разбежались
эти побеги…
Ветер гудит за окном,
семена разносит
по пространствам несбывшегося,
где им, непорочным,
вовек уже не прорасти…

У снега в сиянии полдня
цвет твоих щек.
Как не хочется
в класс на урок!
Проталин черные полосы.
Шумные голоса.
У солнца
твои волосы.
У неба
твои глаза.
И ты сама такая любимая,
такая необъяснимая,
такая невыносимая…
Взять
и снежком в тебя запулить,
чтобы знала, как мучить,
как не любить…
Уже и звонок на урок прозвонил
и сторож скребет крыльцо.
Пригоршнями снега с его перил
Стужу пылающее лицо.

Я хотел бы быть
всем на свете:
cолнцем, тенью твоей,
тополем под твоим окном,
птицей, которая тебя будит,
майским жуком у тебя в волосах,
твоим лeтним платьем,
ветром, его поднимающим,
подсолнухом,
из которого ты выковыриваешь семечки,
семечком…

Цвет первой любви,
погибающий от заморозков,
не становящийся плодом.
Набросок иной судьбы,
невоплощенный замысел,
нетленный, как ангел.

Лишь с твоим появлением в классе
солнце встает.
У твоей кожи цвет утренней свежести,
а у глаз запах сирени.
Бескрайний ландшафт,
просека с пасущейся ланью,
у которой твоя шея.
На лугу у реки
собираются люди
на пикник иль семейный праздник.
Я не зван,
но мне слышится смех,
звон бокалов, музыка патефона…
Летают слов твоих птицы,
и у них тоже синие
меня не видящие глаза.

Моя любовь —
тайна.
Холю ее, как цветок,
защищаю от твоей
стужи.

Пережить эту зиму!
На дне твоих глаз
одна за другой
замерзают золотые рыбки.
Когда не останется ни одной,
умрет моя боль…
И я стану ждать ледохода.

Когда с другими ты проходишь мимо,
в обнимку или под руку, весь свет
глядит тебе, мне кажется, вослед
в недоуменьи невообразимом,
как если б обнаружил орхидею
в компании порея иль репея.

Мне было шестнадцать.
Я дарил ей розы,
но она предпочитала
фиалки засосов,
что оставлял ей на шее
наш учитель рисования.

Помнишь парк у реки над обрывом
за руиной церковной стены,
весь разбуженный бурным порывом
до безумия ранней весны…

Колесом по земле солнце катится,
обдавая волнами тепла.
Без пальтишка, в одном легком платице
между луж подсыхавших ты шла.

Ах, как стать не терпелось взрослее,
головою тряхнуть, как листвой,
и тебя по цветущей алее
увести навсегда за собой.

Посулила весна и забыла.
Миг всего лишь назад это было.
Эти вязы и клены и небо над ними,
и на каждом облаке
твое имя.

Пульс леса,
родник,
громче птиц,
громче листьев,
громче нашего с ней дыханья…
О, как я ревновал
к лапам папоротника,
прикасавшегося к её икрам.

Ухает филин в сердце моем.
Где ты, жива ли?
Все сроки давно миновали…
Заглохли тропинки,
ведшие в даль к тебе,
спилены клены в парке.
Я стою средь хвоща и крапивы…
Но во мне еще живы
цветы небывших свиданий,
а плоды шиповника на оградах
отражаются каплями крови
в озерах росинок
на остриях шипов.

Выбирать
между землею и небом,
между матерью и отцом,
между душою и сердцем,
ощущать чувство вины
уже за то,
что приходится делать выбор…
О как мне понятно отчаянье
Вечного Дезертира,
презревшего пафос праведной брани,
разорвавшeго цeпи
кровавых обeтов
и криводушных посулов,
бросающего ружье в болото,
где оно не достанется
никому!