Аркадий Застырец - Онейрокритикон

В книге много стихов, посвященных нашим общим друзьям – Александру Калужскому, Марине Темкиной, Роману Тягунову, Вячеславу Курицину, Ивану Жданову . Свидетелем внутренних сюжетов, стоящих за ними, как мне кажется, когда-то был и я сам:

Застырца не интересуют мистические недоговоренности, если некоторые стихи причудливы как готические гобелены, то иные, наоборот прямолинейны и дерзки:

Книга состоит из двух частей . В первой собраны стихи многолетней давности, ее можно было бы назвать «Вчера» . А вторую – с соответствующим содержанием – «Сегодня» (но для такой маленькой книги названия частей – невыносимый груз) . Аркадий поясняет: «Это простое деление – не только дань хронологическому порядку, оно еще и отражает место, занимаемое сновидением в нашей жизни – между прожитым и как бы уже не существующим и едва наступившим, забрезжившим новым днем . Между замиранием, в котором мы склонны видеть прообраз смерти, и оживленным рассказом наяву о том, что мерещилось в «пограничье миров» .

В основном, это городские стихи (городские сны) – так что мои аллюзии на Кастанеду могут показаться немного натянутыми . Старый город, советский конструктивизм, опорный край державы, уральские пельмени, часы на старой башне, исторический сквер, маленький памятник Павлику Морозову, облупившиеся ворота в парк Маяковского . Сладкая ностальгия – я запомнил город таким . «В голубых от времени портретах стены обреченные стоят» . Там автор может себя позволить и беспечно сообщить: «я лёжа слышу времени излишек и щурюсь на лохматые лучи» . «Где улица, зима и лес вокруг? брожения в умах и разговорах?» «И даже холопам безверья изношенной мысли взамен пожалуют чистые перья…» В русский пейзаж, будь он городской, будь сельский, исподволь проникает Пушкин – Застырец никогда не скрывал своей приязни к этому поэту, причем ценил не столько стиль, сколько гармонически-гедоническое мировоззрение .

По мере продвижения по книге голос автора становится все строже, увереннее, неукротимей . Это не просто толкование сновидений, это – почти руководство к действию, где позиция пишущего ясна и однозначна .

Времена «звуков сладких и молитв» подходят к концу . Сон сливается с явью . Богоискательство с богооставленностью . Сонник превращается в разбор полетов . Заклинание в «Даре Орла» подтверждает сказанное: «Я отдан силе, которая управляет моей судьбой . Я ни к чему не привязан, поэтому мне нечего защищать: у меня нет мыслей, поэтому я вижу, я ничего не боюсь, поэтому помню себя . Отрешенный и раскрепощенный, я промчусь мимо Орла, чтобы быть свободным» .

Нелепый литературный централизм, установившийся в нашей державе, искажает картину поэтического мира, но вряд ли в силах ее изменить . Столицы живут своей жизнью, провинция своей . Поэзия, тем не менее, в пространстве ноосферы едина . О кризисе в поэзии или, наоборот, о ее рассвете говорить не стоит . По преимуществу, она слаба, вторична, остаточна, лишена связи с тайной бытия и центром мира . Нащупайте эту связь, и поэзия обретет силу . Я скажу даже большее . На мой взгляд, поэзия Гомера, Вергилия, Данте или Горация кроме множества эстетических преимуществ, обладала и государственно-образующей силой . При сильной поэзии возникает сильное государство, а не наоборот . И не о партийности я, и не о народности . Я о невероятной энергии, которой может обладать поэтическое слово . То слово, которое может «склеить двух столетий позвонки» . Для меня неудивительно, что эта государственно-образующая поэзия может возникать в таких местах силы, как