Редактор главной газеты страны очень любил шампанское. На многие приёмы и фуршеты он ходил только из-за него. Слушать речи господ – глупо; улыбаться коллегам – противно; только шампанское может спасти такие вечера. Но сегодняшний фуршет был бы хорош и без напитков. На нём присутствовал самый богатый и могущественный человек в стране, управляющий сотней фабрик, тысячей магазинов и десятком нефтяных вышек.
Владелец фабрик, магазинов и нефтяных вышек ненавидел шампанское. Стоило ему выпить бокал, и сразу начиналась изжога. Он старался не пить, а просто держать бокал в руках, но иногда забывался. За невнимательность приходилось платить плохим самочувствием. Сегодня владелец фабрик, магазинов и нефтяных вышек не совершал ошибки; шампанское в бокале оставалось нетронутым, пока он говорил.
Он говорил восхищённой публике, что слишком долго страну обижали недруги. Что нация в большой опасности. Что для спасения нужны решительные меры. Что нужно быть готовым к некоторым ограничениям. Что нет ничего важнее единства. Что победа неизбежна.
Он говорил о том, что скоро начнётся война. Потому что иначе нельзя.
Публика аплодировала и пела гимн. Потом опять аплодировала и вновь пела гимн, чтобы не утратить настрой.
Владелец фабрик, магазинов и нефтяных вышек подошёл к редактору и попросил его быть верным сыном отчизны. Редактор утёр слезу. Он знал, что допьёт шампанское и вернётся в редакцию, где сам – такое нельзя доверить кому-то другому – напишет статью, которая сплотит нацию.
Владелец фабрик, магазинов и нефтяных вышек поехал домой. Он был доволен собой: изжоги не будет.
Через неделю началась война.
Через две недели грузчик и водитель получили повестки.
Через три месяца они гнили на нейтральной полосе.
Первое наступление оказалось неудачным.
Когда объявили о начале войны, дом вздохнул с облегчением.
Кто-то кричал, что давно пора всыпать мерзавцам.
Кто-то считал штыки и пушки сторон.
Одни выражали надежду, что сражения будут большими, чтобы было о чём написать в учебниках по истории, а то учебники в последнее время измельчали, им не хватает серьёзных событий.
Другие уверяли, что всё кончится быстро: враг труслив и подл, он умеет лишь бегать и прятаться, так что война будет лишь эпизодом в славной истории страны.
Покричав, все занялись делом.
Старухи тихо вязали носки для неминуемой победы.
Старики громко жалели, что слишком рано родились.
Рабочие предчувствовали двойную нагрузку.
Чиновники сочиняли новый закон о призыве.
Дети придумали новые игры: бомбардировку, расстрел и психическую атаку.
Один предложил поиграть в пацифистов, но не смог объяснить, в чём смысл игры.
Отцы наставляли своих сыновей, объясняя, где лучше служить – на кухне или в штабе.
Сыновья были рассеянны: в головах играли марши.
Две матери из десяти (в квартирах №6 и 20) плакали. Тайком, чтобы не опозорить себя перед людьми.
Остальные матери радовались: детям шла форма.
Дом был доволен.
Наконец-то война. Наконец-то всё ясно.
Когда началась война, я был репортёром.
Говорили, что я неплохо пишу.
Но мне было скучно писать для газет.
После первых боёв прислали повестку.
Я показал её редактору.
Он вздохнул: ты не вернёшься.
Я ответил: наверное.
В военкомате обрадовались: нам нужны журналисты.
Я удивился: зачем?
Они пояснили: войны выигрывают не дела, но слова.
Я сомневался.
Пропаганда и агитация важнее штыков, уверяли они.
Я признался, что утратил вдохновение.
Они вздохнули и покачали головами.
Я промолчал.
Пехота, сказали они.
В учебке мне дали автомат.
Сержант велел стрелять.
Я промахнулся.
В бою научишься, засмеялся он.
Я промолчал.
Утром все построились на плацу.
Я немного сутулился по старой привычке.
Майор сказал, что скоро будет бой.
Наш крик «ура» был очень дружным.
Колонна ехала по тесной дороге, когда её атаковали.
Я сразу же оглох.
Майор сгорел прямо в машине.
Мы выпрыгнули из грузовиков.
Все начали стрелять.
Я тоже попытался.
Рядом что-то грохнуло.
Я упал.
Сержанту оторвало голову.
Я попытался встать.
Небо было ярко-голубым.
Живот был разорван.
Всё вдруг затихло.
Ноги отнялись.
Кто-то быстро пробежал мимо.
Мне было больно.
Я умирал.
Всё было слишком быстро.
И слишком глупо.
Хорошо только, что живот.
Что лицо уцелело.
Меня хотя бы опознают.
Не то что сержанта.
Читать дальше