Вадим Юрятин: Дональды

«Ву, – негромко позвал Охотник. – Ву!»

Волк поднял морду и отозвался.

Некуда дальше идти. Сквозь бурелом и сгустившихся комаров с трудом добрались до неба, но о том, чтобы подойти к лежащей под ним воде, не смею и подумать. Нарастающее недовольство собой заставляет чувствовать себя неуютно. Сбрасываю звонок, не хочу говорить с кредиторами.

– Не пройти здесь.

– …Поэтому-то до конца и не ясно, был ли Заратустра Христом или все-таки его другом и учителем из Тибета. Что?

– Я говорю, разворачиваемся. Не судьба. Кем-кем был Заратустра?

Прямо на крутом берегу растут огромные деревья: ольха, сосны, ели, березы, как-то умудряющиеся тянуться вверх, несмотря на крутой угол наклона поверхности земли. Смотрю вниз и вижу сплетенные ветви этих странно кривых деревьев. «Вот там он где-то и спал…»

– А вы замечаете, что погода меняется? – хитро улыбается маленький человек, поправляя кепку.

Ползем обратно к машине под продолжение его рассказа все о том же: боги и люди, эпохи и шрастры, начала и концы. «Как же он шел-то здесь, да еще и поздней весной?»

– Переход от одной эпохи, ко всему прочему, отмечается резким изменением климата. Вот что мы с вами наблюдаем в последнее время? Это как раз одно из следствий смены полей и перехода от одной главенствующей расы к другой.

Я, немного растерянный от того, что затея моя не удалась, бормочу что-то про то, что раса – это немного не совсем то слово, которое стоит употреблять. За ним шлейф из трупов.

– Вот вы совершенно верно говорите, – семенит за мной человечек, – но это все от чего? От непонимания сути. Как там поется? «Накатила суть!», понимаете? Вот у Гитлера она не накатила, теорию он взял в целом правильную, но совершенно все в ней перепутал. Дело в том, как бы это странно ни звучало, но вот евреи – они арийцам вроде как братья. Понимаете?! Тот же Авраам или, скажем, Зигмунд Фрейд… Да и вообще, если уж начистоту, то древние арии в метаисторическом понимании – это же прародители славян! Так что Борман со Штирлицем, точнее, с Исаевым, в общем-то…

– Вы это вообще серьезно все?

Он кивает, улыбается. Упоминание им строчки из песни «Аукциона» слегка удивляет и даже как-то настораживает, хотя должно было бы добавить чего-то вроде уважения.

Птицы пели по-особенному, предвещая теплый день. Охотник проснулся и, предварительно осмотревшись, спустился вниз. Закраина у берега зияла угрожающе широко, но Охотник решил все равно идти по льду. Передвигаться по нему было проще, чем по бугристому берегу, находясь в постоянной борьбе с валежником и вязким снегом. Перепрыгнул через одну проталину, через другую, постепенно выбрался на твердый участок и побрел дальше.

Вскоре Охотник приметил и своего вчерашнего спутника. Волк и не собирался скрываться, плелся тихонько позади, хоть и прихрамывал, держась на уважительном расстоянии от Охотника.

Лед даже на середине реки помягчал и покрылся лужами. Стрежень уже пробивался кое-где, постепенно соединяя воедино цепочку светло-голубых впадин на середине реки.

Осторожно ползущий к полынье Охотник шептал реке слова, сжимал острогу и прицеливался. Духи услышали его и на этот раз, река сжалилась и выплюнула из своего чрева двух рыбин. Одну Охотник съел сам, вторую швырнул волку.

Волк, тихонько рыча, низко опустив голову и при этом не спуская с Охотника глаз, полз к брошенной ему рыбине, но провалился в шаге от добычи. Отчаянно работая лапами, выбросив наверх фонтан ледяных брызг, волк выбрался из полыньи, схватил рыбу, но подскочил при этом слишком близко к Охотнику, по инерции продолжая движение вперед. Охотник помахал перед носом волка острогой и, издав глухой предупреждающий звук, показал зубы.

Под вечер трижды проваливавшийся в ледяную воду, усталый и озябший Охотник добрался наконец до кривых деревьев. Темный берег виден был уже совсем отчетливо. Завтра, чтобы найти своих новых братьев и сестер, он должен будет пересечь Теплую Реку, которая впадает в Реку Великую.

После захода солнца стало холодно, Охотник мог бы развести костер, стукнув Тяжелым Камешком о нож, вырубленный из Огненного Камня, но предпочел не шевелясь лежать в объятиях кривых деревьев. Охотнику не спалось. Что с ним, он не знал. Старый научил его всем словам, которые помнил, но слова «грусть», видно, тогда еще не было. Ветер качал Охотника. Звезды смотрели на него с черных граней Тяжелого Камешка. Охотник крутил его, надеясь снова разглядеть их глаза.