Верона Шумилова - Следы войны… Рассказы

Через нескольких минут она стояла возле кучи очков и, подавляя все усиливающийся страх, рассматривала их: большие, средние, маленькие; коричневые, жёлтые, светлые. Как их много! Круглые и вытянутые, с выдавленными стеклами, с треснутой оправой… А вот старые-престарые, с толстой засаленной верёвочкой сбоку. И рядышком – маленькие, словно игрушечные…

Прижавшись к маме, Оксанка протяжно всхлипнула, но крик в себе задержала. И он, этот детский крик, бился в её груди и всеми силами рвался наружу, чтобы в один миг разорвать непонятную тишину. Еле различала впереди идущих людей. Многие толпились, вытирая слёзы, у следующей витрины. Девочке показалось, что она очень долго идёт к ней, тянет своё тельце, тянет из самых последних сил. Вот они с мамой протиснулись вперёд, и Оксанка подняла отяжелевшие веки: под большим чистым стеклом лежали женские волосы. Огромная куча! Целая гора! Чёрные, каштановые, седые, прямые и кудрявые, короткие и длинные, а на самом верху, поперёк, вытянулась во всю свою красу и длину толстая коса яркого золотистого цвета.

Оксана вскрикнула, обеими ручками схватилась за маму и спрятала лицо в её платье. А через несколько секунд уже кричала, захлёбываясь обильной слюной и кашлем.

Подполковник Ивкин схватил дочь на руки и, прижимая к груди, просил её успокоиться. Но она кричала, дёргаясь худеньким тельцем. Наконец, притихла и безвольно обвисла на сильных отцовских руках.

Девочку привезли домой и уложили в постель. Ночью она бредила, стонала и просила маму побыть с ней рядом. Мама садилась на кровать, гладила её горячую головку и тихо плакала, проклиная все войны и все концлагеря, куда они так опрометчиво привезли свою впечатлительную дочь. Оксана изредка открывала затуманенные глаза, смотрела в потолок и бессвязно твердила что-то о детских туфельках, о красивой косе. Мама целовала её худые ручки, покрытый испариной лоб, просила успокоиться и уснуть. Девочка послушно закрывала глаза и снова что-то шептала спекшимися от жары, сухими губами. Затем засыпала.

Ей снились качающиеся в красных гвоздиках петли виселиц у дороги, детские туфельки. Ей снилась роскошная коса цвета спелых пшеничных колосьев.

На следующий день её увезли в военный госпиталь. Врачи, осмотрев девочку, поставили диагноз: тяжелое нервное потрясение.

Все окружили Оксанку заботой и вниманием, и она медленно поправлялась. Через неделю её уже посещали ученики и учителя, помогая в учёбе. Вскоре она бегала по госпитальному саду и кормила рыжего пушистого котёнка Тимошку.

День сменялся ночью, а зима – весной. Оксанка давно поправилась и, казалось, забыла навсегда о концлагере. Она увлеклась музыкой, и часто из распахнутых окон квартиры Ивкиных звучали мелодии Шостаковича, Баха, Шопена.

– Как играет, а? – Виктор Петрович восхищенно смотрел на дочь. – Жажда жизни и здоровья заложена в человеке, и он должен сам побороть в себе страх. Смотри на Саночку. Молодчина и только!

– Да-а-а, наша дочь способная. С болезнью справилась, пусть даже с трудом. Учится хорошо, увлечена музыкой.– Наталья Ивановна подошла к мужу, обняла его за плечи. – Молодому всё просто.

– Существует одна хворь, против которой нет никаких лекарств, – это старость. А у неё всё пройдет бесследно. Я на это надеюсь. И о концлагере забыла.

– Тс-с-с-с! – приложила к губам палец Наталья Ивановна, испуганно взглянув на дочь. – Ни-ни! Никогда!

Виктор Петрович кивнул головой:

– Понял. Об этом никогда. И о войне тоже…

– Тс-с-с-с…

Оксана играла с упоением. Ее тонкие пальчики бегали по клавишам, извлекая изумительной красоты звуки. Вальс Шопена заполнял всю комнату и через открытое настежь окно вырывался во двор, собирая вокруг восхищенных слушателей.

Она играла, забыв о прошлой трагедии, исцеляясь душой и телом. А возвращение через два года на Родину помогло ей окончательно избавиться от страшных воспоминаний о концлагере.

Оксана, казалось, лежала неподвижно. Жалобно всхлипнув, вытянула онемевшие от неудобной позы ноги, провела рукой по лицу, словно пытаясь снять с него печальные воспоминания, и открыла глаза. Никак не могла сразу же связать настоящее с прошлым, что только что обрушилось на нее. Мысли, будто коршуны, клевали мозг, и он болел самой беспощадной болью.

Что делать? Как свести концы с концами? Все ее тело бил озноб.

«А вдруг… вдруг Машенька с косой, что погибла в войну, это… это мамина сестра Маша Квитченко… – Оксана резко поднялась и села, нажимая пальцами на виски, где гулко, отдаваясь болью в каждой клетке тела, пульсировала кровь. – Была Маша Квитченко, а потом она же стала Машей Мухиной… Н-не может быть! Сердце Оксаны зашлось и бушевало в груди, поднимая мятеж, сравнимый лишь с ураганом. – Может, может! – тут же убеждала себя, не давая ни малейшего повода усомниться в этом и поставить тот заслон, через который нельзя было бы уже перешагнуть. – Мамина сестра, угоняя на восток колхозный скот, пропала без вести… «Нет, не пропала! Не пропала! – кричала исстрадавшаяся за несколько дней ее душа. – Не пропала, а попала в плен, затем – в партизанский отряд. Там… там встретила Сергея Мухина и вышла за него замуж. А домой весточку послать не успела: на ее земле хозяйничали оккупанты… Да, да, именно так все и было!.. Именно так!» – кричало ее сердце и душа.