Денис Шпека - Видеть здесь тебя – вот что поистине мне непривычно. Ведь тебя никогда здесь не было

Но сегодня воскресение.

Уставившись на себя в состаренное зеркало, одной рукой опираясь на комод, он начинал сознавать, что физически уже не способен вместить впитать фибрами столько вещества. Голоса в его ушах, похожие на хаотичный прилив Бискайского залива, окончательно заполнили пространство комнаты.

Мерзость на языке. Мерзость в желудке, в ноздрях, пальцах, голове, внутри члена.

Сегодня на нулевом этаже от передоза скончались две моих поклонницы – чуда не случилось. Здесь вы все рождаетесь поистине сумасшедшими. Вы были так добры и сентиментальны по отношению ко мне. Вы все такие уникальные, такие разные. Иногда я тоже хочу быть, как вы.

Наебал вас, стадо. Я ваш патологоанатом, новый поводырь. Отсюда видно мне, что все вы, каждый, – пустые манекены. Я проявляю вас, словно фотографии в лаборатории головы. Умиляюсь, как пляшите вы на моей ладони, бестселлеры, синонимы, как питаете мое эго. Вы грустите по вечерам вместо того, чтобы взять и перетрахать пол-Парижа.

Хватит вас с меня.

– Убирайтесь нахуй, я не способен так работать. Прочь все! Все до одной! И забирайте с собой своих лживых богов. У всех них не было чувств! Не возвращайтесь.

А где все?

Здесь каждый из нас был богом.

Господи, боже мой. Успокой меня, спусти за чем-нибудь. Спусти за ней. Только не забудь положить в карман мой ключ, чтобы возвратить обратно. К бесам.

Разбив об пол стакан, а за ним и надежду на бескрайнюю ночь, заплатку для обрывков памяти, c высокоградусным трудом Артюр закрыл дверь восприятия в номер, и она послушно слетала с петель. Простая, быстрая мысль – вверх или вниз. Пройдя вдоль коридора мимо других номеров, о содержимом которых он никогда не узнает, ближе к узкому окну, он наткнулся на один из лифтов.

Гарсон, тоже черный. Осознав, что на нем одежда, едва покрывающая руки, Артюра настигло резкое и невероятное по силе чувство стыда перед статным юнцом. Невыносимый жар. Мое специфичное витилиго. Только мое.

– Не смей смотреть на них. Не смей смотреть на пятна!

– Мсье, я, я даже не пытался. Клянусь, честное слово, я смотрел на рычаг. Он для красоты, вот здесь кнопка, если вы захотите спуститься самостоятельно.

– Когда-нибудь и к тебе это прикоснется, доверься мне. Мир ошпарит тебя этим кипятком прямо из фьордов души, когда ты совсем не будешь этого ожидать. Все мы в руках случая, запомни.

Наблюдая за тем, как юнец вылезает из лифта, остановившегося меж этажей, он не имел ни малейшего понятия, что происходит. Сколько же в этом отеле пробелов. Рваное, рваное шапито.

– Где здесь ближайший парфюмер?

– Мсье, я не думаю, что он вас… Мсье, вам через дорогу, лишь преодолейте подземный переход. Мсье?.. Я вынужден спросить, принимали ли вы что-то.

С запозданием выпалив отдаленную для слуха Артюра просьбу спрятать шприц, управляющий, узнавший его, запотевшими очками наблюдал, как поэт в прозе убегает в нужную ему сторону. Спускаясь по лестнице в парижское метро, он едва мог нащупать ногами ступеньки. Галогеновый мир перекрестков медитативно отделялся от него и падал вместе с телом ниц, спотыкаясь о встречный ветер. Сквозь подобие боли ему казалось, что он почти что ловит это время. Он неуверенно, но все-таки перешагивает отходняк. От самой кровати через весь Париж был выложен серпантин из лепестков синих роз, что вел до двери единственной парфюмерной.

Горела масляная кровь и кипела нефть в легких. В его глазах – тьма. Он не видел, куда шел. Эти курящие руки еле слушались, они были не его. Туннель, его светофоры, встречные поезда. В вагоне максимально безлюдно, застрявшую меж пальцев сигарету некому отобрать. Голосов в центрифуге сознания стало втрое меньше, но оно не то, чтобы опустело. В них все так же узнавались все те, которых он когда-то любил. Вы-то и нужны мне именно сейчас.

Чтобы проникнуть в нее, ему пришлось разбить окно. Проще было перечислить то, чем ты тогда не пахла. Твои верхние ноты всегда включали в себя масло апельсиновых листьев, гальбан и смолу мирры. В нижних угадывался белый кедр, мускатный шалфей, герань и корицу. База твоя была составлена из ладана, сандала и моего табака.

Огромные колбы, из которых он в истерике, а не в пелене ярости, пытался получить ее заветную формулу, беспорядочно смешивались одна за одной. Он искал запах холодной земли. Аутопсии. Металла в ее крови. Сколько раз еще тебе сказать, что ты должна воскреснуть здесь и сейчас.