Дмитрий Лукин - Из жизни Димы Карандеева

– Если вы не против, пойдемте в кафе, – предлагает он.

– Пойдемте, – соглашается она.

Громила в пиджаке шагает за ними по пятам. Ольга кивком головы указывает охраннику остаться возле кафе, и они садятся за столик у окна.

Сергею интересно посмотреть на нее вблизи… Кожа молодая, лицо без морщин, хотя, казалось бы, у часто улыбающихся людей должно быть много морщин вокруг глаз… Еще такие белые зубы, когда Ольга улыбается… Его всегда интересовало, откуда у артистов такие улыбки и чем им надо за это пожертвовать?.. «Интересно, сколько Ольге лет?» – мелькает у него мысль.

– Ну, спрашивайте, вижу по листку, вопросов много написали, – говорит она и глядит в окно, а он расправляет на столе свой «вопросник» и начинает…

– Большое спасибо вам, что согласились… «Московская афиша»… Меня зовут Сергей… Скажите, Ольга, почему такое внимание джазу? Ведь у нас с этого миллионером не станешь. За джаз хорошо платят за границей.

– Ну, здесь дело не в деньгах. Я знала, на что шла… – начинает она, а он тут же, продолжая волноваться, задает следующий вопрос.

– Скажите, а много у вас было в этом году гастролей? – вопроса этого в списке не было, и Сергей замер от его неумности и детскости. Но певица, не растерявшись, ответила:

– Год был хороший, много гастролей. И в Сибирь прокатилась, и по средней России поездила, в Италии была, в Индии, в Америке тоже. Вообще, график есть на моем сайте. Но важнее всего, что выступала в России. Я вообще считаю, где родилась – там и пригодилась. Это про меня. Не раз предлагали остаться за границей, но я Россию люблю. Нет, повсюду себя хорошо чувствую, но долго жить в другой стране не могу.

– Эх, Рахманинов… – вздохнула она, отвечая на другой его вопрос. – Более русского композитора, чем он, нет… Кто еще так нашу душу передал!.. У него ведь все чувствуешь – поле чувствуешь, рожь чувствуешь… – она на мгновение прикрыла глаза.

Сергею надо было выспросить что-нибудь про личную жизнь, это должно быть интересно публике. Это всегда интересно публике. Ему было неловко задавать такие вопросы, они казались ему слишком личными, но его начальник, главный редактор «Московской афиши», настаивал на подобных выпытываниях. Сергей спросил… и Ольга, опять не растерявшись, шутя, ответила, что хоть до определенного возраста и выглядела как «мальчик в кедах», но были и в ее жизни интересные моменты. И поведала любопытную романтическую историю еще из времен своего обучения в консерватории, как один поклонник, будущий известный композитор, сочинил для нее двенадцать прелюдий в ре миноре. Всех музыкантов оркестра ради Ольги он одел в майки зеленого цвета – это ее любимый цвет – и всю залу украсил обожаемой ею сиренью.

Личная жизнь Сергея складывалась не так радужно, как ему бы хотелось, и совсем уж не была такой, какой представлялась ему судьба Ольги. Журналист развелся, оставил квартиру жене и сыну, а сам теперь снимал комнату в хрущевке.

Сергей приходил к ребенку два-три раза в неделю в означенные дни.

Жену свою он когда-то сильно любил, но потом с ним случилось что-то вроде разочарования в женщинах, и разочарование это длилось уже очень долго. Ну как, как на свете бывает такое, что Мила казалась ему лучшей, а потом стала совсем не близким человеком, с которым нет общих интересов? Тогда, много лет назад, она еще встречалась с другим, а он так влюбился в нее, что пел ей под окном песни, под которые она засыпала. И как же он был счастлив, когда она предпочла его!

«Это было ошибкой, мне не повезло, – все твердил он, спустя годы… – Почему никто не запретил, не помешал, почему не раскрыл мне глаза? Почему так устроена жизнь, что только одна попытка? На вторую квартиру мне уже не заработать, у меня совсем не осталось сил… Чертов капитализм!» Но в итоге Сергей все равно все валил на себя, это он, он виноват во всем. И, пожалуй, так было правильно. Но иногда его настроение давало сбои, и он напивался…

Сын тоже часто его расстраивал. Как отец он все переживал по поводу современных детей – малолетних рабов компьютеров и модных игр.

Когда-то Сергей тоже жил музыкой, он был барабанщиком в группе. Музыка занимала все его время и мысли, но потом надо было кормить семью, и он вынужденно оставил это занятие, хоть и любимейшее, но не приносящее прибыли. Меломаном, правда, он оставался и по сей день – полки в его съемной квартире тоже узнали тяжесть дисков, в основном с инструментальной музыкой. Иногда он с ностальгией вспоминал былые времена и концерты со своей группой, радостных поклонниц, готовых сесть на колени к героям, только что сошедшим со сцены.