Марина Алиева - Герой для зеркала

А в конце концов, почему бы и нет?!

Семь лет он летел в этом пустом бассейне, с наглухо запертыми мыслями о доме! То есть, о Земле в целом – пожалуйста, о человечестве, как о явлении – сколько угодно, но только не конкретно, ни о ком, только так, о чём говорят: «ничего личного»! Легко это, конечно, не далось, и проклятый «бонус» в тренажёрке случился, как удар под дых, но Марк себя заставил. Отобранные воспоминания из числа тех, которые помогли оторваться и улететь, свою работу сделали – он удалялся от Земли, не чувствуя за спиной той тарзанки, которая в самый последний миг выдернет из него тоскующую душу и не позволит перестроиться на новые ощущения. Но долететь ему требовалось не закаменевшей в бесчувствии особью, а полноценным, или точнее, полночувствующим, так что, видимо, пора… Всё отобранное личное должно быть осмыслено по-новому, объективно и безжалостно!! Без самобичевания, конечно, но и без лазеек для самолюбия! Нравится, не нравится – вспоминай, как было…

Семья Лагиров всё делала аккуратно, в полном соответствии с законами наследственной селекции. Вследствие чего, как говорится, через колено, производила на свет провидцев, иллюзионистов и телепатов различной мощности, которые чаще всего пробавлялись публичными выступлениями и не пугали общественность слишком откровенным чтением мыслей, или мрачными предсказаниями грядущих катастроф, войн и личных трагедий.

Прадед Марка оказался первым, кто подарил себя науке. И, хотя наука, столкнувшись с необъяснимым феноменом прадедовых возможностей, предпочла стыдливо прикрыть глаза и оттолкать его к поближе к черте, за которой начиналось шарлатанство, Судьба пренебрежения канонами не простила – дала династии оплеуху, начисто лишив уже отца Марка положенных семейных способностей. Мысли он не читал, грядущее не просматривал, а то, что проявил себя, как обычный талантливый психотерапевт суровые предки восприняли с настороженным презрением и убеждённостью в «иссякнувшем фамильном роднике».

От Марка при таком раскладе не ждали вообще ничего, и он отсутствие ожиданий оправдывал вполне – не сидел, задумавшись, с какой-нибудь, не по возрасту тяжёлой книгой, не замирал посреди уличной беготни, как будто его окликнули невесть откуда и даже во время телевизионных викторин не предугадывал правильные ответы, что по мнению его долгожителя-прадеда было самой, что ни на есть, детской забавой, и, если Марк даже этого не мог, то, значит, вообще ни на что не годился.

И только бабушка по отцовской линии, рано оставшаяся вдовой, из-за чего большую часть жизни прожила уединённо и как-то самодостаточно, пообщавшись с Марком, твёрдо заявила, что «мальчик этот всем ещё покажет!»

Что именно Марк должен показать, она не уточняла, но с тех пор стала всё чаще и чаще приглашать внука к себе, в уютный деревенский домик, воспоминание о котором открыло список тех, избранных, что стали единственным ценным багажом в этом, более чем странном Марковом полёте.

Он прикрыл глаза, потянул носом стерильный воздух и замер, ожидая трансформаций реальности, которые неизбежно наступали даже в тех случаях, когда он погружался в собственное сознание.

Бабушку эту Марк не любил.

Сам не знал почему, но поездки к ней всегда были в тягость, заранее навевали скуку, и, если бы не впитанное с первых дней жизни убеждение, что семья – это СЕМЬЯ, и раз пригласили, надо обязательно ехать, визиты к бабушке по отцовской линии сопровождались бы стопроцентными скандалами, которые возникают всегда, когда ребёнок кричит «Не хочу!», а родители отвечают весомым «надо». Марк даже не пытался разбираться, почему так не любит эту свою бабушку, лишь высокомерно позволял ей крутиться вокруг себя, наполнять это кружение заботой, вкусными её проявлениями и полной, абсолютной вседозволенностью ребёнка, который отлично знает, что взрослый перед ним заискивает.

Это была безгранично глупая и жестокая нелюбовь. Выражалась она в предельно любезном обращении и в холодной отчуждённости, которые Марк напускал на себя, стоило седой голове со слишком широким пробором показаться в дверном проёме старинного пригородного дома. Бабушка до конца жизни носила чёрное, из-за чего Марку всегда казалось, что, встречая их, она выпускала свою радостно кивающую голову в коридор, как воздушный шарик, а сама продолжала сидеть в кресле с книжкой в руках, как, кажется, и сидела всегда, и непонятно было, кто готовил на кухне все эти вкусные вкусности, которые потреблялись неблагодарным внуком с отменным удовольствием, как бы ни убеждал он себя, что проводит дни в скуке.