Светлана Иконникова - Больно не будет. Нефантастика

Ведь я же – тоже мир? Я же – тоже люблю Девчонку?

Ее светлые волосы легли так, словно хотели скрыть от меня лицо. Торчал только вздернутый нос да кончик уха пробивался сквозь локон. Боже упаси, я вовсе не был в нее влюблен. Но любил – как любят младших детей в семье. И, как родителям хочется, чтобы младший был умненький и успешный, но при этом – потискать бы его, так и я…

А нельзя, чтобы одновременно и «потискать», и – топ-менеджер корпорации. Или он у тебя топ-менеджер, или ты его тискаешь. Чего я хочу от Девчонки? Потискать? Или чтобы она начала думать?

– А ты чего здесь? – она потянулась руками и улыбкой. – Охраняешь?

– Да просто зашел. Как настроение?

– Клевое! Я же после «пересна», после него всегда так классно. Не знаешь, что ли? Ой! – закрыла ладошками рот. – Ты ведь его не пробовал!

– Не пробовал.

– Слушай, а как это у тебя получилось? Расскажи! – Девчонка спрыгнула с кровати, засунула ноги в кеды.

– Только если ты обещаешь, что не будешь во время рассказа жрать «пересон».

– А после можно?

– Не хотелось бы. Но – можно.

Он появился, когда мне было уже за тридцать. Сначала к нему отнеслись настороженно: казалось, не может быть – тысячелетия человечество мучилось, страдало, умирало от душевной боли… И вдруг – так просто? Выпить таблетку и все?

Потом его стали давать людям с наркотической зависимостью. Поначалу они спали месяцами: выпивали «пересон», засыпали, просыпались, выпивали еще… А потом вернулись в мир. Им больше не хотелось наркотиков.

– Только на ночь – обязательно «пересон», понимаешь? И я потом весь день – огурец! – радовался давний приятель (а ведь год назад все списали его со счетов, думали – совсем сторчался).

Потом «пересон» освоили аэрофобы. Выпил перед взлетом – проснулся после приземления. Потом и в поездах стали ездить на «пересне» – а то скучно же.

Его использовали как обезболивающее, как снотворное, как лекарство для похудения… Попробуйте месяц ничего не есть, а только спать – вы тоже вернете себе «стройный размер»!

А потом его стали пить как воду – по любому поводу. В каждом офисе появились кровати – чтобы можно было «переспать» плохую эмоцию. В любом торговом центре, в кафе, в театре – где угодно!

Человек спящий священен. У него не воруют ничего. Один случай воровства – и все, «пересон» могли бы запретить. Ни один вор не пойдет на такое. Вор не хочет, чтобы запретили воздух.

– Вы стали двухмерными, понимаешь? – я ходил по комнате, махал руками. – Вы разучились чувствовать. На, прочитай! Прочитай! – схватил с полки стихи Цветаевой (Девчонке девчонку проще понять!) – прочитай, – не жалея, раскрыл на страшном: «Две руки, легко опущенные на младенческую голову…»

Она бежала взглядом по строчкам, шевелила губами.

– Это у нее ребенок, что ли, умер? – спросила, возвращая книжку.

– Да, – я смотрел в ее глаза, пытаясь найти в них…

– Блин, тяжело ей без «пересна». А дальше чего было? – Девчонка положила ногу под попу, уселась поудобнее.

– А дальше! Она! Страдала! – я захлопнул книжку так, что Девчонка вздрогнула.

Вот зачем? Зачем это все – попытки обратить в свою веру, вытащить из двухмерности, зачем… Хорошая же Девчонка. Добрая. Вон – Цветаеву жалеет. Пусть у нее все будет хорошо.

Медленно дошел до шкафа, поставил книгу на полку, выдохнул.

– Да ладно тебе, – повернулся к Девчонке, махнул рукой. – Было и было. Не бери в голову.

Она смотрела на меня. Ее глаза были широко распахнуты, рот приоткрылся.

– Ты был такой… – сглотнула. – Я никогда не видела такого человека.

Она не пришла на следующий день. И на послеследующий тоже. И через неделю. Глупо, конечно, это все. Она мне не дочь, даже не племянница. Обычная посетительница кафе, коих у меня, между прочим, немного. И мог бы, вообще-то, вцепиться в постоянного клиента и не отпускать. Комплименты от шеф-повара какие-нибудь. Коктейли-пироженки.

– А где у тебя эта, с радостью? – спросил как-то Ежон.

– Девчонка? – я сразу понял, о ком он. – Не знаю, может, уехала куда.

– Хорошая девчонка. – Ежон улыбнулся чему-то своему. – Живая.

– Ты и сам-то не дохлый, – в кои-то веки у меня не получилось тонко пошутить.

– Мы с тобой нормальные, поэтому живые, – Ежон поставил на дубовый стол кружку пива, посмотрел в глаза. – А чтобы среди этих живого найти… Ты же не жрешь «пересон».

– Не жру.

– И я. Почти. Вот скажи, зачем мы с тобой это делаем? Чего ради противимся? У этих, которые жрут – у них же все хорошо, понимаешь? У них – хорошо! А у нас? Ты когда последний раз был счастлив? А я – год назад. Еще когда жил с женой. Да, мы ругались, но я был счастлив, понимаешь? А потом она взяла дочек и ушла. К другому кобелю ушла. И ты думаешь, часто я вижусь с дочками? Да хрен собачий! Вот как я хрен свой из-за пуза не вижу, так и дочек. Ни одну. «Алло, пап, извини, мы тут с девчонками», – и все! И не нужен им папа. А если заскучали, проще пересна хряпнуть, чем к папке ехать. К папке надо через весь город тащиться, а пересон под рукой. Вот скажи, я не дурак? Не дурак ли, а? Чего ради я цепляюсь за свою настоящесть? Если можно – таблеточку и все! И все хо-ро-шо!