А он говорит, мне забыть не дано
Любовь, я рожден однолюбом.
И преданным буду я ей всё равно,
Шепнули «жди» будто бы губы.
Чудак ты, друзья говорят напрямик.
Дождешься, как станет старухой.
Лет через тридцать сам станешь старик,
Могила вам будет порукой.
Пусть так, отвечает, я век холостой,
И сватать меня бесполезно.
Ты, друг, у супруги своей под пятой.
Любовь между вами? Нет! Бездна.
Если и любит, так деньги твои,
Наряды, веселье, курорты,
Измены и ссоры таи, не таи.
Где дети? Увы, лишь аборты.
Жестоко меня ты сейчас причесал.
Сор не выносят из дома…
Любовь твоя первая, что, идеал?
Вы шапочно были знакомы.
Вот почему я такой однолюб,
Пусть тайной останется лучше,
Давно я на женщин затачивал зуб,
Подыскивал только лишь случай.
И та, что посмела тогда отказать,
Станет моею супругой!..
О, как изощренно смогу наказать!..
А я излечусь от недуга.
Я понял тонкую уловку
Не сразу, позже, через день,
Да это ж рекогносцировка,
Наводка тени на плетень.
Была и к месту говорливость
Моя, и ласковость её,
Намеки в сдержанных порывах,
Мне душу будто отдаёт.
Была, коль фальшь, неощутима
В игре на грани естества,
К тому ж наивный я мужчина,
Заметить мог ли что едва.
Но удивительно другое,
Стесненья будто бы лишен,
Как сам увлекся я игрою,
Мне с нею было хорошо.
И я глядел в глаза открыто,
Она не прятала свой взгляд,
Но в глубине зрачков защита
Тоской страданий всех утрат.
Касанье пальцев осторожных
Искали трепетно объятье,
Мол, целовать меня уж можно,
Вязать слова губами хватит…
Вернул в реальность резкий зуммер:
Ало, я скоро…. Ну, прощай!
И миг желанный сразу умер:
Молчи, уйди, не обещай…
Мне не понятен собственный мотив
К уединению затворника стремиться,
Я средь людей общеньем с ними жив,
И говор их, приятно видеть лица.
На полках книги, множество томов,
Я как бы окружен всегда толпой немою,
И чувствую я их невнятный тихий зов:
Заговорят, как том в тот час открою.
Простой рассказ, печальная ли повесть
В мою судьбу ворвётся со страниц,
Гадаю наперед, фортуна что готовит,
И спорю, и иду с героями на риск…
А радио включи – живые голоса,
И мнится мне, беседуют со мною;
Средь музыки забыться с полчаса;
Иль вдруг душа мучительно заноет.
И мира пульс во мне согласно бьется.
Я одинок? Да нет же, я со всеми!..
А уединиться если часом доведется,
Я погружен в себя, не замечая время.
Отца я помню, как в тумане,
Пять-шесть найдется эпизода,
Но память детская обманет,
В те дни, вернувшись через годы.
Веселый, стройный и подвижен,
А может, строгий, даже злой,
В рассказах мамы его вижу,
Во мне, ребенке, он живой.
Семейный стол полуовальный,
Отец, я слева, справа брат,
Он усадил нас специально —
Учить приличиям ребят.
Мне ложку левою рукою
Взять неосознанно хотелось,
Отец мне строго: Что такое? —
Бьет подзатыльник то и дело.
А брат откусит хлеб и долго
Жует его и не глотает,
Отец встряхнет его за холку, —
Не подавись, запей-ка чаем!
К его приходу дети в чистом
Должны одеты быть и рядом,
И стол накрыт семейный быстро,
После отца все только сядут.
Жена должна сидеть напротив,
А рядом с мамой дочь Галина;
Кастрюля с супом, с мясом протень;
Отец вино нальет с графина…
Сам помню ль это пятилетним,
Иль мама позже рассказала,
Как притихали сразу дети —
Отец входил неспешно в зало.
И те семейные застолья,
И воспитательные меры,
Не мог придумать я, тем более
С годами в память крепнет вера.
Если нечего сказать,
Если чувства не понятны,
Надо просто помолчать,
А молчать, порой, приятно,
Необычно, и неплохо.
Говорить, когда не надо
Ни с улыбкой, ни со вздохом.
Почему душа не рада
Тишине внутри себя?
Неуютно ей как будто,
Мысли чувств не теребят,
Не стараются запутать
Читать дальше