Диана Шарапова - Взрослая сказка о 90-х в двух вариантах

– Темницы рухнут! – Продекламировала камера. И в поддержку классических строк он ударил в обе стены изо всех сил. После чего глазок закрылся чьим-то органом зрения.

– Тихо там!

– Спасибо, друг! И то, правда, ещё обувь собью. А могут меня казнить?

– Панику не наводи, отсидишь свои пятнадцать суток и гуляй! Тоже мне Чикатило.

– Кто, я?! – Колинз лежал на кровати и очищал ноздри. Так, чтобы наблюдателю, пришлось скривиться и бороться с тошнотой. – Я украл колечко у шлюхи, а ведь она лишила меня бесценной вещи, девственности, в чём признался и расписался как дурак.

– Да плевать мне, знаешь, я не попа, я не поп. – Ответил глазок.

– Да уж, не священник. Ты палач!

– Ну, вот ещё.

– Да. Если не давать человеку есть и пить, то он умрёт от голода и жажды, ты – палач!

– Обед через час, сам лично принесу! – Возразил тот за дверью.

– А когда человека лишают свободы, дарованной ему с порога роддома, то убивают в нём личность, ты – палач!

– Ай-яяй! – Дверь открылась, производя мелодичный звук, от раздражённого напора. – Болтун-схлопотучка. Прекрати сщаз же, из-за тебя палец укалываю который раз? – В проёме мелькнуло и пропало изображение человека на табурете. Пожилого, с носком в руке и без его собрата на одной ноге.

– Унизываешь! – Сладострастно вытягивая гласные буквы произнёс Колинз.

– Не принесу я тебе обед. Скажу: номер 5253 покудова не прибыл. По обстоятельствам. А не со зла.

– Я вот тебе дам. – Приподнялся узник, изогнув шею в сторону двери.

«Наследник»

Изгнанник ушёл, наконец, с остановки. Первый же дом соблазнил его открытыми окнами. Взявшись за трубу у подъезда, он схватился за карниз и подтянулся. Семейство дружно смотрело телевидение. Там показывали, им же запрещённый фильм, на редкость интересный. Да, в оперативности главным редакторам канала не откажешь.

– А! Я уже видел! – Первый джентльмен спрыгнул вниз, держа карниз ладонями. И опустился на асфальт вместе с ним.

– Вообще не понимаю, зачем они нужны? – Он развёл руками, растерявшись. И вздрогнул на звук выдираемой из старой рамы форточки. Чёткий силуэт женской фигуры произнёс:

– А ничё, пап, это наш король. Здравствуйте, дедушка. – Нежный голос звучал романтично сквозь грубую решётку первого этажа. Люди ставили их на последние деньги, боясь краж. Она приветственно машет рукой.

– Нужны они кому-то. – Возопил «дедушка» так громко, что затрещали рамы по всему дому. Высунувшиеся граждане моей республики отреагировали на знакомые ноты голоса.

– Правильно! – Поддержала баба Настя, назло деду переключившая на «Парламентский час». – Бездельники! Торчат там на наши деньги. Ироды!

– Ты иди, иди. – Посоветовала девушка без карниза. И он последовал её словам, а отломанную часть экстерьера кирпичной пятиэтажки прислонил к скамейке. Бесшумно и аккуратно.

Ночь была настроена мрачно. Как сорокалетняя стерва с похмелья. Носок сторожа остался незаштопанным. Лампочку задуло как свечу накануне дьявольской мессы. Ноги узника никак не могли согреться. Колинз опробовал разные способы укутывания, и завертывания, но одеяло не грело. Сколько ни топал стражник левой ногой об пол, но дырочка в носке не исчезала, сквозь неё чувствовалась наступающий ноябрь. Так он и отправился домой, ворча и проклиная всё вокруг. Лампочка на шнуре никак не могла сослаться на неудобный плафон. По неясной причине, провисев с полуночи шесть часов целой в полседьмого перегорела.

– И Луне бы ещё потухнуть! – Нарушил тишину Колинз, он был невольно оживлён вниманием с её стороны.

– Ага! Затмение не в этом году. – Не согласился тот.

– Ты откуда знаешь? – Поддел узник.

– Не тыкай, мне. А то крыс-то быстро запущу.

– Хм! – Шмыгнул носом Колинз и взялся за пальцы ног. – Крыс не боюсь. Я их съем, потому что Николаич без обеда, без ужина оставил за шутку в свой обидный адрес.

– Чё, какой ещё Николиач? – Молодой мускулистый парень, сменщик, заинтересовался.

– Дневальный. При ком он палачом состоит? При Николае Первом. Чей ещё-то? Николаич.

– Ты почему первый? Это я тут первый. А ты по списку что ли?

– В этом корпусе я самый первый во всём, то есть по всему.

– Придурок. Ты по морде сейчас последний в жизни раз схлопочешь и наследников не оставишь, понял, нет? – Много чего вертелось на языке Колинза, если бы стражник не склонился к самому уху. Наутро в камеру водрузили печку-буржуйку.

– Ради одного полумесяца окаянного никто тебе весь корпус топить не собирается. – Заявил дневальный.