Светлана Богданова - Клуб сочинителей эротики. Главы и интермедии

«До субботы», – растерянно пробормотал он и, щурясь, долго смотрел в желтовато-синюю морось, туда, где еще недавно стояла Карина, и где теперь не было никого.

Это был еще один нелепый ноябрьский день, когда все казалось каким-то новым, мутным, не проработанным до конца, окружающее словно было отделено полупрозрачной завесой, слегка искажавшей цвета и очертания предметов. Максим решил выйти из дома с утра, чтобы немножко привести в порядок чувства. Ему не сиделось дома, он был слишком взволнован. Впрочем, погода не располагала к прогулкам, поэтому он сразу же собрался в какое-нибудь кафе, чтобы посидеть там с ноутбуком и пописать – что угодно, хотя бы и эротику. Всю неделю ему не писалось, и он корил себя за то, что, если вдруг на заседании Клуба никто не возьмет слова, то и он сам смолчит и не вызовется заполнить паузу, как это было уже несколько недель подряд.

Действительно, последние пять или шесть суббот Максим брал слово, убедившись в том, что никто пока не готов показать коллегам свои новые эротические опусы. Он читал медленно, вдумчиво, с выражением, и выходило, что весь Клуб собирался лишь для того, чтобы послушать очередную главу его «Эротического цирка». Когда-нибудь, думал Максим, им это надоест, и Клуб будет распущен. Что очень и очень жаль. Или нет? Или не жаль?

Все равно это произойдет не сегодня. Сегодня, наверное, выступит Карина. Всю неделю он вспоминал их неожиданное знакомство и то, что Карина пишет эротические стихи. Интересно, какие они? Может быть, в них она запечатлела свой сексуальный опыт? Можно ли встретить в ее строчках тени мужчин, которые ее любили? Эти мысли роились в его голове и совершенно не давали ему покоя. Как только он вспоминал лицо Карины, ее губы, ее глаза, – он тут же фантазировал на тему ее поэзии. И – дальше, о ее жизни, о ее любовниках, о том, как все это выглядело на самом деле (янтарная кожа, округлые колени взметнулись вверх, пальцы на ногах странно скрючены, в полутьме поблескивает вишневый лак, ее лицо запрокинулось назад, губы сжаты, брови сведены… черт возьми, как он хотел бы на это посмотреть!)…

Но сначала… Он предпочел бы послушать ее стихи. А если они будут невыносимы? Ужасные слова, нелепый ритм, сбивчивые рифмы, если это будет поток дурновкусия, который невозможно остановить ничем… Если она не зря стесняется читать? А вдруг единственным выходом будет просто заткнуть уши и смотреть на то, как движется ее лицо, когда она произносит свои сочинения вслух, просто наблюдать за ее телом, абстрагируясь от того, что у нее в голове? Возможно ли это?

И как только эти мысли пришли ему в голову, ведь еще неделю назад он говорил ей, что она другая, глубокая, что она пишет иначе! Он был не в состоянии представить себе, как бы она могла писать плохо. Но это – тогда, когда они сидели рядом и пили кофе. А теперь его одолевали сомнения и подозрения. Касающиеся не чего-то настоящего, по-киношному, по-литературному настоящего, например, что она подослана какими-то силами, что она каждую неделю пишет отчеты о работе Клуба, что она предательница, что она желает лишь чего-то самого скучного, обыкновенного – денег, славы, мужа побогаче… Нет, его мучила неуверенность исключительно по поводу ее литературных талантов. Как он нелеп в этих своих сомнениях, какие глупости ему приходят в голову, словно ему пятнадцать, а не сорок! Удивительно, неужели люди никогда не меняются, неужели они, оказавшись в сумеречных зонах эмоций, например, в состоянии легкой влюбленности, ведут себя и в восемьдесят так же, как тогда, когда они были подростками?

Легкая влюбленность. В этом он себе признался. Не очень понятно, почему, но он действительно был слегка влюблен в Карину. Вот, стоило только это сформулировать, как Максим ощутил странное болезненное состояние. Теперь это было не просто любопытство. Теперь это была боль. А что, если?.. Что, если она не согласится читать сегодня стихи? Что, если они будут ужасными? Вот, снова – страх разочарования.

Как сказал однажды его преподаватель в институте, «разочарование – это плохо, ведь оно означает, что было очарование, а очаровываться не стоит». Он очарован. Очарован и совершенно разбит.

Максим оказался в центре в тот самый момент, когда сухой ледяной ветер понес по улицам мелкую поземку, и большинство москвичей решило сегодня никуда не ходить, а посмотреть кино и заказать себе на дом ресторанную еду. Порывы ветра подталкивали Максима то в спину, то в бок, и он, повинуясь этой силе, ощущая ее не столько как природную, сколько как городскую, силу, которая не могла бы существовать без окружающих домов, деревьев и следов человека, – быстро шел по Большой Никитской, щурясь и присматриваясь сквозь обледенелые ресницы к вывескам. Куда бы сесть? Где я мог бы провести пару часов, попивая кофе и пытаясь вбить хотя бы пару слов в ноутбук?..