Светлана Богданова - Клуб сочинителей эротики. Главы и интермедии

«Я никто», – Карина пожала плечами. – «Я просто пишу стихи. А живу я на деньги, которые заработала когда-то, когда была главным бухгалтером».

«А вы можете прочитать мне ваши стихи?» – попросил Максим.

«Вы знаете, у меня странная особенность. Я не могу запомнить свои стихи. Они какие-то… не запоминающиеся для меня. Вроде бы, надо, чтобы хорошо выступить перед публикой. Но я не могу».

«Обещайте мне, что вы прочтете стихи на собрании через неделю… И – по-моему, можно читать с листа или с гаджета, все же так читают», – вдруг сказал Максим.

«Ну, все, кто пишет прозу. А я-то – нет. И потом. Я не могу. Я не готова», – улыбка пропала, теперь Карина была очень серьезна.

«Пожалуйста. Вы очень поможете мне двигаться дальше. Я не знаю, что мне делать с моим «Эротическим Цирком». Мне нужно вдохновение. Мне кажется, вы могли бы меня вдохновить на продолжение».

«Максим. То есть, Алексей», – начала было Карина, но он ее перебил:

«Леша, просто Леша. Только не в Клубе, а здесь, за его пределами».

«Леша. Лешенька. Это не честно. Вы на меня давите. Вы на меня слишком рассчитываете. Это огромная ответственность. А ведь мы с вами совершенно незнакомы. И не должны знакомиться. Мы не должны были здесь сидеть и разговаривать».

«Но идея Клуба как раз в том, чтобы вдохновлять друг друга. Эти чтения… Они для того и проводятся, чтобы можно было создать определенную культурную среду, контекст, как сказал Председатель…»

«Да, но вы просите меня прочитать стихи на собрании Клуба, а при этом мы с вами сидим в кафе и нарушаем правила Клуба, его устав. Нас за это могут исключить, не опубликовать в первом эротическом альманахе… А вдруг они закроют нам путь в серьезные издания… Я, конечно, ни разу не публиковалась в серьезных изданиях. Да и вряд ли буду: кто напечатает эротические стихи? А я больше ничего писать и не умею… Но все равно, мне как-то не по себе. Ведь наш Клуб – это единственная возможность для меня общаться с себе подобными…» – Карина явно была расстроена. Максим не мог удержаться. Он мягко накрыл ее руку своей. Она вздрогнула, он убрал руку, она улыбнулась, и он снова прикоснулся к ней, на этот раз просто легко погладив ее пальцы.

«Не огорчайтесь, пожалуйста. Вы такая красивая. У вас такая улыбка! Мы ведь никому не скажем о том, что мы здесь говорили. Это будет наш секрет. Никто из членов клуба не узнает об этом кафе, о том, что мы познакомились, то есть, по-настоящему познакомились, обо всем… Но я вас умоляю. Прочитайте в следующую субботу ваши стихи! Я хочу, я хочу их слушать. Я хочу, чтобы вы читали. Я умираю от любопытства, это удивительно, вы пишете только эротику, вы – сама эротика, и при этом… Вы какая-та другая», – вдруг заявил он, вглядываясь в ее лицо.

«Какая?» – она серьезно смотрела ему в глаза, прямо в глаза, но как-то легко. Никакого напряжения. Теплая волна, открытость, полное доверие. Неужели в нашем возрасте вообще возможно доверие?..

«Глубокая. Вы не играете в игру. Вы не должны играть. Вы пишете от сердца, из глубины, откуда-то… Не знаю. Я, конечно, не читал. Не слышал. Но я предполагаю, что вы другая», – взволнованно вещал он и чувствовал себя героем какого-то старого романа. Почему он так говорит с ней? Почему он каждый раз говорит с людьми по-разному? Зачем он так меняется во время общения с другими? Каков он на самом деле? Кто он такой? И почему он позволяет себе изрекать то, что не скажет теперь даже последний школьник, пытаясь понравиться современной девушке… Он что, настолько крут, что уже не боится штампов?

«Странно. Откуда вы знаете», – задумчиво произнесла она – так, словно и впрямь поверила ему.

«Счет, пожалуйста!» – вдруг обратился он к вновь подошедшей официантке. – «Пойдемте, я хочу вас проводить», – шепнул он Карине на ухо.

«Нет, нет, мы не должны. Давайте просто договоримся встретиться в субботу. Это все, что я могу. И большего не ждите, пожалуйста», – Карина взяла свое пальто, когда он снова пытался за ней поухаживать, и на этот раз ловко надела его сама, несмотря на сумочку, которая по-прежнему была у нее в руках. Максим почувствовал опустошение. Ему показалось, что у него только что забрали что-то важное, что он потерял какую-то особенно дорогую вещь, может быть, фамильную драгоценность, может быть, дом, может быть, смысл всего. Пустота была тянущая, как боль. Но он ничего не мог с этим поделать.

«Всего хорошего», – мягко сказала она, когда они вышли на бульвар. И сама дотронулась до его руки. – «До субботы»,