Владимир Ермолин - Прогулки с Чарой. Из жизни неправильного пуделя

Идем с Чарой пустынной аллеей парка «Радуга». Мечтаем (мы любим мечтать). Вдруг откуда-то вылетает пацан на скейтборде. Несется прямо на нас. За ним вываливается некто в униформе. Кричит: «Держи его! Держи, уйдет!». Парень, лет тринадцати, пролетает мимо нас с вытаращенными от ужаса глазами. Секунда – и он за горизонтом. «Ну, что же вы! – унимая одышку, начинает укорять меня охранник (а это охранник, судя по надписи на кармане). – Почему не задержали? Вам же кричали!» К нам не спеша подходит прилично одетый господин и говорит: «А он в сговоре. Возьми-ка у него документы». Через минуту выясняется, что строгий господин – пострадавший. В его машину, припаркованную где-то тут, за кустами, въехал «вот этот гаденыш». «А ты, – тычет в меня пальцем господин, – его не задержал. Значит, отвечать будешь ты». Тут тихо подкатывает полицейская машина. Чара замирает в ногах. Она почему-то трепетно относится к служебным авто и людям в погонах. К нам подходит капитан, козыряет, представляется. «Вот, – говорит капитану пострадавший, – этот даже пальцем не пошевелил…». – «Я все видел», – лениво отвечает капитан. И ко мне: «Ваши документы». Посмотрел паспорт, спрашивает: «Ну, что же вы не задержали парня?» – «Знаете, – говорю я полисмену, – у меня с детства такая привычка, не ставить подножку пацану, когда он убегает от милиционера». – «А милиционеру?» – улыбается капитан. Ну, тогда уж и мы с Чарой улыбнулись. Нам вернули документ, и пошли мы себе дальше. За спиной раздался раздраженный голос господина в дорогом пальто. Его перебил ленивый голос капитана: «А почему ваша машина припаркована в неположенном месте? Ваши документы». Чара все время оглядывалась, пока мы покидали место события. «Шею свернешь», – говорю. Капитан ей очень понравился. Влюбчивая она у меня.

Он появляется на скамейке в сквере ранним утром. Разворачивает газету «Правда» и читает. В этот час здесь тихо. Никто ему не мешает. Однажды мы с Чарой сели рядом. Зная манеры пуделихи, я хотел было перехватить ее, но не успел, она плюхнулась между нами. Я извинился и стал ее прогонять, но старик проявил дружелюбие и потрепал Чару за холку. Так мы познакомились с Александром Савельичем. Впрочем, что значит познакомились, я и поныне почти ничего не знаю о нем, кроме имени отчества. А еще то, что каждое погожее утро он читает один и тот же номер газеты «Правда» за 9 июня 1971 года. «Вот, – говорит он, стуча пальцем по газете, – в Чили убили министра внутренних дел. Так и до Альенде доберутся». Или: «Второй день летают коммунисты Добровольский, Волков и Пацаев. Сегодня приступили к экспериментам на первой в мире пилотируемой станции „Салют“. Ни хухры-мухры». И смотрит на меня. Я киваю, в смысле, не хухры. Это тяжело больной человек. Его сознание застряло в прошлом, ни шагу за меловую черту 9 июня 1971 года. Он внешне совсем не страшный, тихий, вежливый. Мне сказали, что умом он тронулся лет 20 назад, когда потерял в автокатастрофе жену и взрослого сына. И вот доживает под приглядом сестры, такой же ветхой старушки. Так и не вернутся из этого полета космонавты Добровольский, Волков и Пацаев, погибнув через 22 дня при посадке. Через два года будет убит Сальвадор Альенде. Но для старика они живы. Летают, строят социализм. И нескончаемо звучит речь тов. Кириленко на съезде Монгольской народно-революционной партии. А сегодня случилось маленькое чудо. Когда уже снимались со скамейки, Александр Савельевич положил руку на голову моей пуделихи и тихо сказал: «Чара – человек». Почему чудо? Потому что он никогда ничего не запоминал из нового мира, того, что после 9 июня 1971 года – ни-че-го. И за год нашего знакомства никогда не называл ни меня, ни собаку по имени. Когда мы шли домой, я сказал морде с сияющими глазами: «Чара, ты – человек».

Мы с Чарой нередко по утрам встречали на парковой аллее сухопарого бегуна с бородкой и длинными волосами, схваченными на затылке в пучок. Лет шестидесяти, ни больше.

А тут видим его на подходе к нашей новой церкви, в рясе, c рюкзачком на спине и на велосипеде. И он нас узнал. Улыбнулся и даже кивнул. Я шел и думал, что объявись сейчас Иисус Христос, то в Иерусалим он въехал бы не на осле, а на велосипеде. В футболке, трениках и адидасе. И лик имел бы вот этого веселого и добродушного пастыря. Во всяком случае, почему-то нам с Чарой именно этого хотелось.

После известной сценки в ООН, когда российский дипломат требовал от английского коллеги смотреть ему в глаза, наверное, неделю собачники в нашем дворе шутили, призывая друг друга смотреть прямо в глаза. В моей жизни были моменты, когда, с разной степенью настойчивости, меня призывали смотреть в глаза. Помнится, того же добивался от меня лейтенант Петров-второй, назначенный дознавателем по случаю пропажи литра шила (спирта) из каюты старпома. «В глаза смотреть, матрос, – кричал он, – в глаза, я сказал! Куда взял, отвечай! В глаза!» Уловив паузу, я сообщил лейтенанту новость из мира науки – нельзя человеку смотреть другому человеку в глаза, физически не получается, можно смотреть только в один глаз, по выбору, в правый или левый. Лейтенант осекся, по всему было видно, что эта информация его несколько смутила. Как так, его, лейтенанта, поправляет нижний чин. Его, отличника курса, и вот уже как два месяца – корабельного офицера. «Товарищ лейтенант, – сказал я. – Ну, попробуйте сами. Посмотрите мне сразу в оба глаза». И я вперил свой наглый взгляд в переносицу Петрова-второго. Тот, немного помявшись, уставился на меня. И тут же опустил глаза. «Да, действительно, – сказал он тихо. – Вы правы». После чего я был отпущен с миром. А через два часа, проходя мимо каюты лейтенанта, услышал грозный мальчишеский крик: «В глаз! В глаз смотри мне, матрос!» Кажется, литр казенного спирта в тот раз так и не удалось отыскать.