Валентин Аноцкий - Гиппократово лицо. Сборник рассказов

Стариков опешил. Он даже не вскинулся в негодовании, как это полагается в этих случаях: «Да как вы смеете!» Вместо этого, он не мог отвести глаз от ее рук. Неверно было бы сказать, что они подрагивали, нет – её пальцы исполняли какую-то мелодию на невидимом и неведомом музыкальном инструменте, прикасались к нему и отлетали, как при игре на арфе, прижимались к сумочке и ослабевали, подключая к игре невидимые клавиши, и потом опять – к струнам. Это была завораживающая игра пальцами, обессиленная и без веры в будущее, что же тогда творилось у неё в душе в этот момент?

– Извините, Елена Александровна, вы своё решение хорошо продумали или это стихийный порыв?

– Я сейчас не понимаю, что такое во мне продуманное решение, а что стихийное. Просто, больше нет человека, к которому я могла бы обратиться. Вы понимаете, что произошло с друзьями мужа после случившегося – они все люди военные, у всех карьера… Мои знакомые бесполезны – и судить их не могу. Кроме того…

Стариков осмысливал положение, она продолжала игру пальцами. Он не мог понять, почему до сих пор молчит? Чем дольше он молчит, тем больше у неё крепнет надежда, она ведь принимает его молчание за сомнения, которые возможно разрешить. Но ведь он и в самом деле неоднократно помогал людям, правда, тем, кому доверял, и в пределах безопасных решений, так, пустяки. А здесь, главное сомнение – в ушедшем без времени человеке, замаравшем не только своё имя, но и породив сомнения во всём и во всех, с чем, и с кем он когда-либо соприкасался – а что, если ценности вовсе не мамочкины, а чьи-то, кто их сейчас усиленно разыскивает?

– Я не могу вам дать ответ прямо сейчас, – устало сказал Стариков. – Вы должны мне показать ваши драгоценности, и попробовать чем-то доказать, что они принадлежат именно вам. От этого многое зависит.

– Конечно, конечно, – она засуетилась, вставая, и при этом не отводя от него посветлевших глаз, – я ведь, честно говоря, не надеялась даже на разговор. Спасибо вам.

Она ушла, но что-то осталось. А может и не так: она ушла, а в нем что-то появилось. И это что-то, связано не только с ней, с её просьбой, он вообще не видел связи с чем-либо в своем прошлом. Ему давно уже казалось, что вся фактура его жизни уже окончательно сложилась, и ничего принципиально нового возникнуть не могло. А всё что возникло, накопилось до сегодняшнего дня: знания, ощущения, впечатления, запахи, образы – в разном скоростном режиме продолжало дозревать в нём, совершенствоваться, а кое-что уже и закостеневало. Но вот уже второй раз за короткое время он испытывает новые ощущения, которые принуждают его каким-то образом меняться, реагировать. С подобными просьбами к нему обращались и раньше, но все касались некой дополнительной выгоды – когда уже есть что-то или всё, но хотелось бы, вот, ещё немного. И в этом была большая разница, по сравнению с этим: помоги в горе. Помощь женщине, от которой отвернулись все, причем не по её вине – вот тот новый образ, родившийся в нём сегодня. Что она хотела сказать после: «Кроме того?» – Кроме того, это ведь ваши люди виноваты, что нашли, так, наверное?

Приглашение на совещание у начальника аэропорта отвлекло его, и Стариков с некоторым облегчением переключился на обычные, повседневные проблемы, не требующие от тебя самокопания и сомнений. В зале ему попался на глаза инспектор Держиков, который попытался сделаться невидимкой, но Стариков остановил его попытку, и отвёл в сторону. Внимательно изучил подчинённого глазами, и тот сник, не выдерживая силы взгляда начальника.

– Ты неплохо поработал над рапортом, – похвалил Стариков, – прямо детектив с сюжетом. Видимо, решил, что тому подполковнику всё равно, зато тебе прямая выгода: смотрите, какой я – проницательный, ни одной детали не упустил. Случайно, не филологический заканчивал?

– Нет, химический.

– А что у нас? Работы не было?

– Была, но в закрытом городке, в глуши.

– А ты, значит, очень открытый парень, в закрытом пространстве жить не можешь?

Держиков молча и неопределённо пожал плечами, по всему, не желая продолжения разговора на неприятную для него тему.

– Ну, ладно, Держиков, коли ты химик с филологическими наклонностями, опиши-ка мне буквально последнюю минуту досмотра, и главное – вспомни лицо того подполковника, только не просто: круглое, с ушами, с заостренным подбородком и так далее, а вот в целом: что-то в нём такое, не похожее на других, или вдруг возникшее прямо перед тобой своим мозжечком почувствовал?