Анна Горностаева - Радуга

– Рыжая кошка. Зовут Буся. Прыгнула на стол, разлила молоко 12 августа 1932 года, оно попало хозяйке на праздничное платье… Столько мороки теперь из-за этого платья… Прямо не знаю, что делать…

– Надо нейтрализовать кошку, – разумно предложил Боб.

– Ну да, а как? – уныло отозвалась представительница древней цивилизации. – Кошкина голова – дело темное. Кто ее разберет, зачем она на стол прыгнула. Может, голодная была, или из вредности… Мотив непонятен.

– А заставить хозяйку переодеться пробовала?

– Исключено. Это – единственное выходное платье, а ей предстоит важная встреча.

Анхесенпаамон совсем поникла духом. К счастью, Боба посетила очередная гениальная идея:

– Собаку не пробовала?

– Как это – собаку?

– Ну, собака, лает на кошку, кошка убегает, залезает на дерево… И молоко цело. А с собаками договориться значительно проще.

– Верно, – просияла Анхесенпаамон. – Спасибо. Так и сделаю.

Никому другому Боб не стал бы помогать. Таковы правила – заботься только о своем рождении, иначе опоздаешь, потеряешь, упустишь возможность. Помогать другим – значит, вмешиваться в чужую судьбу, а тут дай бог в своей разобраться. Но египтянку было жаль – очень уж она хрупкая, беспомощная, наивная. Словом, женщина, которую хочется защищать. Интересно, в земной жизни она будет такой же воздушной, сероглазой, темноволосой? А вдруг родится кособокой, с бельмом на глазу и вреднючим характером? Нет, отмахнулся Боб, не может такого быть. Это было бы слишком несправедливо.

ХХХ

Следующие несколько дней Боб занимался вещами более приземленными, чем поэзия: затянули соседские склоки на коммунальной кухне, где стервозная баба Маня коварно гасила газ под кастрюлей потенциальной прародительницы Боба и не давала бедной женщине приготовить обед к приходу мужа с работы. Родственница злилась, пыталась выяснять отношения, а под конец так разобидилась на вредную соседку, что всю энергию своего молодого здорового организма направила на вынашивание плана мести, вместо того, чтобы думать о продолжении рода.

Боб упорно втолковывал женщине, что есть в жизни вещи поважнее разборок в московских коммуналках, но та отказывалась верить: для того, чтобы убедить ее, понадобилось поднять чуть ли не всю родословную и модифицировать ген скандальности и агрессивности. Когда наконец мадам отказалась от плана мести (а он был хорош – подбросить в соседский чайник собачьи экскременты) и обратила свою энергию в мирное русло, Боб чувствовал себя измученным, словно целый день разгружал вагоны.

Немного передохнув, он разобрал еще пару семейных проблем, задержал в пути поезд, который никак не должен был прибыть вовремя в немецкий город Брауншвейг, выкинул из телевизионной программы очередную серию бразильской мыльной оперы, из-за которой могло быть отложено давно планируемое свидание, и, довольный собой, откинулся в кресле. Каким-то образом он чувствовал, что близок к решению, скоро на рабочем столе загорится красная лампочка, что означает – все, программа завершена. И тогда… даже думать об этом было страшно, но одновременно с тем упоительно. Тогда Боб с полным правом будет называться человеком. Он узнает все радости и горести, испытает боль и великое счастье. Ему предстоят взлеты и падения, любовь, разочарование, признание и критика. Как это прекрасно и как обременительно!

Но рано было предаваться мечтам – необходимо было еще раз все проверить. Боб решил вернуться к австрийской императрице, чтобы удостовериться, что все сработало, как надо. Он часто так делал – прокручивал пленку назад, закреплял успешный результат, прежде чем с легким сердцем взяться за новое дело. В Вене все шло хорошо – поэтическое вдохновение помешало Елизавете продолжить урок иностранного языка, учитель благополучно был сбит лошадью и получил необходимую медицинскую помощь от проходящего мимо студента-медика, который утвердился наконец в своем призвании. Успокоенный, Боб из чистого любопытства вернулся к Сисси – как там ее творчество?

Оказалось, и ей Боб помог. Красивое стихотворение о чайке повлекло за собой дальнейшее развитие дарования: целый цикл меланхоличных произведений был написан Елизаветой, все совершенствующей свое мастерство. Так, хорошо… Образ одинокой мятущейся птицы настолько укоренился в ее сознании, что она еще больше отстранилась от мужа и троих детей, предпочитая затворничество светской жизни и семейным радостям… Ну ладно, что дальше? Забота о собственной фигуре, маски для лица из сырой телятины, кокаин для поднятия настроения… Вот глупость какая…