Елена Гвозденко - Потустороннее. Мистические рассказы

Степановна, чаще всего пускавшая Кирьяниху на ночлег, полезла в погреб и с ужасом увидела, что все банки со смородиновым вареньем лопнули. Поговаривали, что ночами часто слышали стук в окна, будто Кирьяниха стучала палкой. Соседи иногда слышали, как за стеной кто-то ходит, вздыхает и что-то бормочет. А однажды ночью у них почему-то сорвался газовый шланг. Чистая случайность спасла семью от гибели. Позвонили Верке, но та долго извинялась – внук тяжело заболел, но женщина обещала приехать при первой возможности. После звонка все прекратилось, соседи иногда заходили в опустевший дом, присматривать за газовым котлом. Ничего странного не замечали. Но накануне приезда дочери хозяйки на половине Кирьянихи всю ночь что-то гремело, будто переставляли мебель. Верка приехала к обеду, долго извинялась, что не могла раньше – внуку требовалась сложная операция, и женщина искала деньги.

Когда открыли дверь – остолбенели, мебель была перевернута, оторванная дверь висела на одной петле, занавески болтались тряпками.

– Что тут произошло? Я вчера заходил, все было нормально, – выдавил сосед побелевшими губами.

А Верка, словно безумная, металась, поправляя стулья, подвешивая занавески. Неожиданно она охнула – нога подвернулась на подломленной половице.

– Смотрите, здесь что-то есть.

Из подпола извлекли довольно большой, крепко сбитый ящик. Сосед сбегал домой за инструментами, а когда вскрыли, изумленно ахнули:

– Да тут же целое состояние.

Кольца, серьги, ожерелья тускло поблескивали в скудном свете.

– Знаешь, Клавдия, я вот все думаю, – сказала как-то Степановна, забирая банку с молоком, – все-же Кирьяниха Верку любила. Пусть после смерти, оказывается, бывает и так. Всю жизнь девке нервы портила, а наградила щедро.

– Да уж. Верка, слышала, квартиру Ольге своей купила, да и сама из коммуналки выбралась. Мальчишку вылечили. Да и мы дешево половину Кирьянихи выкупили.

– Не боитесь жить здесь?

– А чего бояться? Иногда, правда, муж говорит, что слышит шаги. А я ничего не слышу, я за день так набегаюсь, что еле успеваю подушки коснуться…

Странная все же штука – принятие. Он легко привык к патриархальной неспешности городка, к тому, что жизнь здесь – немного реалити-шоу, все всё знают. Но почему-то каждый раз вздрагивал от фразы: «гуляли по Островскому». Не по улице Островского, а именно «по Островскому». Местные алкоголики предпочитали собираться «на Гоголе». Интересно, кто автор столь странной затеи, дать улицам половины города имена писателей, тем более читать здесь не очень-то и любят. Как-то подслушал фразу двух кумушек: «Там, где Достоевский с Тургеневым пересеклись». Он даже остановился тогда, неужели о конфликте писателей? Оказалось, о продающемся доме.

Он не жалел о переезде, только тут он ощутил глубинное чувство привязанности к земле, только тут начал замечать многоцветье неба, различать горечь полыни и пряность белоголовника. Но главное, здесь можно было начать все заново, без постоянного желания объясняться со всеми знакомыми, детского желания. Подумаешь, не сложилось. Ну да, почти тридцать лет брака, взрослый сын. Только здесь понял, что все эти тридцать лет он прожил в каком-то искусственном мире. Ему повезло, благо, специалист он хороший. И единственный сохранившийся завод даже оклад ему предложил гораздо выше, чем здесь принято. Вырученных от продажи машины денег вполне хватило на небольшой домик. А машина, зачем здесь машина? Весь городок за полчаса неспешным шагом пересечь можно. Заодно и память потренировать.

«Вещь. Я – вещь. Наконец слово для меня найдено», – цитировал Ларису, обходя бугры улицы Островского.

«Я помню чудное мгновенье…»

Он не любил эту часть улицы Пушкина. Уютная, в клеточках милых газонов, именно здесь она разбивалась, упираясь в аскетизм улицы Рабочей. Разбивалась вовсе не метафорически: асфальт, расползшийся на латки, приросшие кучи мусора, почему-то обломанные деревья. Но главное, это картина умирания роскошного дома. Роскошного даже не по провинциальным меркам, всего же в городке было три таких здания. Два из них, занятых администрацией и школой, содержались довольно прилично. А вот третий… Третий пугал вываливающимися кирпичами, ножами битых стекол. Он узнавал, лет десять назад здесь было училище, готовящее педагогов для детских садов. А в этом корпусе находилось общежитие для студенток из близлежащих деревень. Училище закрыли, здание осиротело.