Лев Клиот - Судьба и воля

Они не знали, что для двоих из них этой ночью произошли перемены, которые можно было назвать счастьем всепоглощающим. Американская армия входила в Мюнхен, не встречая сопротивления. Поэтому было тихо. Танки остановились на подступах к центру, улицы прочесывали разведчики и пехота.

Остаток ночи провели в разговорах, больше всех говорил Франсуа. Борис переводил Сергею, пока тот не отключился.

Франсуа Бессон – было его полное имя.

– Я артист, артист варьете: песенки, танцы. Я выступал со своей сестрой в Фоли-Бержер – это кабаре в Париже. Я очень далек от всей этой войны, от армии, от оружия, мы легкие люди.

– А за что в лагерь?

– У нас было в труппе несколько евреев, и мы помогли им спрятаться, а потом переправили в Голландию. Кто-то донес, меня взяли, а сестру, слава богу, не тронули. Ее зовут Арлет. Ты приедешь к нам, и я вас познакомлю, она замечательная.

Борис усмехнулся. Куда он приедет, разве кто-то может ему сказать, куда ему нужно приехать, если он сам теперь не знает, где то место на земле, которое его ждет?

Под утро затих и Франсуа.

Давид Немировский – так звали человека, который подошел к нему в ту ночь, когда он вернулся в гетто, сжимая в руке немецкий штык. Давид был старше всех обитателей их пристанища. Его уважали. Немногословный, очень сильный физически, высококвалифицированный механик. Его не трогали даже немцы. Он работал на складах «Люфтганзы» и считался незаменимым специалистом.

Он забрал у Бориса оружие, куда-то унес, потом вернулся и стал говорить:

– То, что ты сегодня ночью остался жив, бегая по городу со штыком, чудо и значит, ты зачем-то нужен богу. Мальчик, твое горе невыносимо, но тут все испытывают такие же ужасные страдания. Мы все потеряли своих близких, мы все хотели бы убить этих немцев, этих полицаев и тех, кто бросил их на наше уничтожение. Но это сегодня невозможно. Сегодня надо попытаться выжить тем, кто остался. Это настоящее дело. Это трудная задача и я хочу, чтобы ты этим занялся. Раз ты все равно бегаешь по городу, так бегай с пользой. Нам нужны деньги и нам нужна еда. Если мы этого не получим, умрут все.

Тот мир, в котором существовало сознание Бориса в эти последние дни, не позволял управлять его физическим телом и лицевыми мышцами в том числе. Иначе окружавшие его люди в элитной палате клиники «Сан-Жорж» в Ницце могли бы заметить на этом неподвижном лице усмешку.

Усмешка – это не улыбка, это не раздирающий рот смех. В улыбке эмоция уходит в движение и в звук у рассмеявшегося человека. Усмешка концентрирует. Ты проникаешь в глубину ощущений и усмешкой ставишь на них печать утверждения.

Давид нашел правильные слова и развернул энергию мальчишки в том направлении, в котором тот оказался лучшим.

Борька умел находить нужных людей, он легко с ними сходился и мог безошибочно определить, кто из них скорее других справится с поставленными задачами. Этот природный дар он включил на полную мощность, отдавшись целиком той работе, которую ему предложил и которую впоследствии контролировал Давид и его сподвижники. Деньги, драгоценности, продукты– этот круговорот нарастал постепенно. В него вовлекались люди на воле: сочувствующие, коммерсанты, полицейские, немцы. Среди последних появились связи, но лезвие ножа, по которому ходил Борис и его команда, с каждым днем становилось острее.

Главным достижением коммуникативного процесса, стал контакт с одним из кураторов аппарата обер-бургомистра Риги Хуго Витрока, которому формально подчинялось гетто и который использовал его как источник рабской рабочей силы, гауптштурмфюрером Дитрихом фон Веттином.

Один из знакомых Мишки Шермана рассказал о том, что в двери его квартиры, в тайнике, спрятаны драгоценности: золотые цепочки, медальоны, кольца. Но все это не стоит и сотой части цены одного перстня с алмазом в 8 карат, из платины, усыпанной камнями меньшего размера. Борис присмотрел одного шуцмана, деревенского парня, не зверствовавшего, как большинство его сослуживцев. С ним удалось договориться об обмене нескольких золотых колечек на хлеб, чай и сахар. Он не подводил, выполняя договоренность, и по-крестьянски серьезно относился к торгу. Спорил о количестве хлеба за цепочку или перстенек без злобы, так, будто торговался на рынке с равным продавцом. Борис рассказал ему о тайнике и поставил условие: если ему удастся проникнуть в квартиру тех, кто поселился в ней в настоящее время, он может забрать все, что там будет, кроме перстня с гравировкой на иврите. И добавил, что это тайник маленький, и если он выполнит договор, то ему расскажут о большом, очень большом. На следующий день перстень был у Бориса. Другого тайника, разумеется, не было. Но шуцман наводку получил. Когда он пришел и рассказал о том, что там, куда его послали во второй раз, ничего нет, Борька устроил ему разнос и обвинил в том, что тот все забрал себе. Будь на месте этого парня упырь покровожадней, все закончилось бы выстрелом в упор, но Борис был уверен в своей психологической позиции и еще не раз давал этому полицаю задания, с которыми тот был в состоянии справляться.