Свят Василев - Искусство отпирать замки. Пособие для разорителей гнезд и всех сопричастных

На том конце провода гудки. Мгновение спустя приходит смс-сообщение. Телефон падает у Птицееда из рук. Экран вдребезги. За кулисами царит привычная суета и никто не замечает, как хозяин вечера тихо исчезает к большому неудовольствию репортеров. От безысходности они вынуждены терроризировать вопросами Тарантула, который великодушно принял удар на себя. Он прекрасно знал, что Птицеед, подгоняя шофера, мчится к увядшей Фиалке. Гонка, в которой все обречены на поражение. Последних слов умирающей девушки никто, за исключением акушерок не услышал. Те были адресованы Птицееду, которого Фиалка увидела рядом с собой в предсмертном бреду: «Скоро стану совсем легкая, как пушинка».

Он похоронил ее на родине, за чертой небольшого городка, растянувшегося вдоль реки Эжвы. Менее чем за неделю избавился от всего, что напоминало ему об утрате. Родственники усопшей посчитали это кощунством, но он был непреклонен. Его глянцевая жизнь продолжала сверкать, притягивая к себе все новых и новых адептов стиля. Словно мотыльки, слетающиеся на свет уличного фонаря, разновозрастные франты и модницы искали общества Птицееда, желая стать частью того удивительного мира, кусочки которого разбросаны по витринам бутиков и страницам журналов с французскими названиями.

Сам он глубоко страдал, но делал все, чтобы саднящую рану от невосполнимой потери как можно скорее вытеснила рабочая рутина.

Младшего сына Птицеед и любил, и ненавидел. «У тебя ее глаза, мой дорогой друг», – говорил он Зяблику, глядя на укутанное розовое тельце, покоящееся на руках у нянечки. Часом позже он мог выругать его и в ту же минуту попросить прощения.

Вальдшнеп с насмешкой рассказывал об этом матери, но Гвоздика не разделила его чувства. Однажды она заявилась к Птицееду с явным намерением восстановить разрушенный брак. Потерпев поражение, она рискнула прибегнуть к последнему доводу рассудка: «Я готова растить ее ребенка, как своего собственного. Прежде чем выгнать меня, прошу выслушай! Знаю, ты любил Марину, но ее больше нет, а для Паши все только начинается!».

Птицеед не внял словам Гвоздики, разглядев в ее самоотверженности признаки некой хитроумной уловки. Он вдруг осознал, что ребенок Фиалки, будучи одной с ним крови, беспредельно одинок и беспомощен. Он зашел в детскую (чего не делал никогда) и впервые взял сына на руки: «Ты попал к самому ужасному отцу на свете. Твоей маме не повезло встретить меня. Но я обещаю, что сделаю тебя счастливым».

– Он правда так сказал? – спросила Примула. Ее обнаженная нога, высунувшаяся из- под одеяла, была как бы продолжением озвученного вопроса.

Они лежали на красных простынях как два иероглифа, вышитые на ткани. Страсть, сковавшая их тридцать минут назад в нерушимых объятиях уже остыла, испарившись ароматом недавней близости: смеси пота и тепла возбужденных тел.

Из колонок доносился одурманивающий вокал Элисон Моссхарт:

When I hear your name

It’s like a freight train

Shake shake shake shake

Shaking me

Off my tracks 15 15 Отрывок из песни The Kills «Days of Why and How» Звучание твоего имени Подобно товарному поезду Встряска за встряской, Встряска за встряской На моем пути (англ.). .

– Я в этом не уверен. Всякий раз папа что-то меняет в своей истории, поэтому… – Зяблик многозначительно вздохнул.

– Нельзя знать наверняка, – улыбнулась Примула и чмокнула его в щеку. —Меня позабавили те прозвища, которые он всем нам изобрел. Говоришь, он книгу пишет.

– Похоже на то. Знаешь ведь не хуже меня, он с техникой не особо дружит. Подключил зачем-то к файлам своим облачный сервис, забыл, наверное, что у нас семейный аккаунт. Вот я и увидел рукопись. Он ее сразу оттуда удалил, но я успел сделать копию.

– Шустрик, —Примула придвинулась к Зяблику. Он приобнял девушку и передал ей зажженную одну на двоих сигарету.

– Это что-то вроде мемуаров. Я целиком ее не читал, да она и не закончена, как мне кажется.

– Думаешь, твой папа решил податься в писатели?

– А почему нет, Примула?

– Не называй меня так! – девушка скорчила гримасу и ущипнула юношу за сосок.

– Ай, больно!

– Тебе значит можно меня кусать где вздумается, а ты у нас значит, неприкасаемый? – сказав это, Примула выпустила вверх тоненькую струйку голубого дыма, – люблю «Sobranie».

– Хочешь знать, о чем он пишет?

– А ты как думаешь?

– Что за манера отвечать вопросом на вопрос?

– Что за манера спать с женой своего отца?

– Мне не по душе такая ирония.

– Брось, ты же сам сказал, он пообещал сделать тебя счастливым. Ты счастлив?