Виталий Коновалов - Сказки и антисказки

Был он странненьким – с самого детства не мог он поднять руку ни на одно живое существо, даже комаров не прихлопывал, а сдувал. Разумеется, был постоянно бит мальчишками и даже девчонками, но никогда не давал сдачи. Взрослые вздыхали: «юродивый», а среди сверстников прочно приклеилось к нему обидное прозвище «дурачок»…

Первый крутой вираж жизнь заложила, когда детство уже давно прошло. Сверстники все переженились, а он все ходил женихом, до крайности незавидным – мечтателем, песенником, похабником и лентяем. Песни его людям нравились, за это его кормили, а большего ему было и не нужно. Тогда-то он и отобрал в лесу у ребятишек странного вида змею, которую те собирались забить палками…

Змея оказалась дочерью змеиного царя и подарила ему волшебный ларец. Двое из ларца, одинаковых с лица, могли за одну ночь смастерить почти все, что угодно…

Иванушку обуяла гордыня. Захотелось ему ни больше, ни меньше, а жениться на царской дочери. («Дурак был, как есть дурак» – вздохнул про себя Иван). Жениться-то он женился, но царевна оказалась дурой и стервой и ни в грош не ставила своего мужа из-за его низкого происхождения.

В конце концов, первая жена от Ивана сбежала вместе с волшебным ларцом. Царь разгневался не на шутку и пытался заставить ее вернуться, но она уперлась. Отдала она, да и то не сразу, только ларец.

Иван возвратился в родную деревню, отстроил дом и взялся за ум. Мать сосватала ему девушку Василису, которую никто не хотел брать в жены из-за ее невзрачного вида, излишнего ума и острого языка. «Ты-то у меня совсем юродивый, а она тебя уму-разуму-то научит» – уверяла мать. Так и вышло.

Василиса сразу придумала, как можно с пользой применить двоих из ларца, приспособления, ею придуманные, использовались не только в хозяйстве, она делала устройства даже для царского войска…

Иван свою жену любил. Она была умна, добра, в доме было чисто, вечером его всегда ждал горячий обед. Дети росли умными и красивыми. Люди уважали его и Василису – звали ее Премудрой. И даже царь… ну, скажем так, отдавал ей должное. За ровню, понятное дело, не держал, но и прошлым не тыкал – хотя и не забыл – и, несмотря на властный и крутой нрав, спорить с Василисой, из-за ее острого языка, казалось, побаивался…

Единственным, пожалуй, ее недостатком была обидчивость. Нет, она никогда не обижалась не по делу, но причина могла быть совершенно микроскопической, а без ответа обида не оставалась никогда, и ответ был выверен до мелочей. Иван всегда чувствовал себя виноватым, когда Василиса дулась, страдал и ходил за ней, как теленок, стараясь ей угодить, и ровно в тот момент, когда стыд становился невыносимым, наказание заканчивалось – Василиса становилась прежней, родной и любимой…

Да, жаловаться Ивану было совершенно не на что. Но душа томилась, а песни больше не приходили…

Королевич Елисей вернулся из долгого похода с победой и богатой данью. Отгремел пир, жизнь вошла в обычную колею, но не прошло и месяца, как в ворота постучалась беда.

На этот раз она приняла образ оборванца, у ворот дворца умолявшего пропустить его к Королевичу Елисею и наотрез отказывавшегося сообщить важную, по его словам, весть кому бы то ни было… Сначала стража не обращала на него внимания – мало ли юродивых ошивается возле дворца, потом пыталась прогнать, потом пригрозила темницей, если он немедленно не уберется с глаз долой. На счастье оборванца, королевич пошел проверять караулы, поинтересовался, кто там выкрикивает его имя и приказал привести странника пред свои светлые очи.

– Беда, батюшка! – бухнулся ему в ноги странный пришелец. – Не вели казнить, вели слово молвить!

– Говори. – велел королевич, и сердце его заныло от дурного предчувствия…

– Марью-царевну мачеха извела! – …с беззвучным воплем боли сердце оборвалось и рухнуло куда-то вниз…

…Марья-царевна, суженая, Марьюшка, Машенька… Дочь друга и союзника, царя Гвидона… Елисей, как в тумане, вспоминал ее улыбку, бездонные синие глаза и тяжелую, с руку толщиной и длиной почти до земли золотую косу…

– …в гробу хрустальном, семь братьев-разбойников лесных гроб охраняют – продолжал бубнить странный гонец.

– Где?!

– Так в лесу, что за холмами, на границе царства нашего, если на север идти… – затараторил оборванец.

– Коня мне! – крикнул королевич, бросая вестнику кошель. – Быстро!

Долго ли, коротко ли ехал королевич, но, наконец, приехал к дремучему, темному лесу. На опушке он увидел избушку на курьих ножках; как полагается, попросил ее повернуться и с глубоким поклоном (уж больно низка была притолока) поздоровался с Бабой Ягой.