Елена Леонтьева - Частная практика. Психологический роман

Таким ошарашенным и нашел его Миша Думов, успевший уже обойти по кругу всю коммуналку.

– Вот ты где! Я тебя ищу везде.

– Пошли отсюда, – выдавил Васька и увел друга в коридор.

Вышли в подъезд, встали у большого окна третьего этажа. Улицу перегородили грузовиками, живой солдатский заслон оставил узенький коридор для людей. Люди шли нескончаемым потоком. Миша и Вася смотрели и смотрели на толпу, пока не стемнело. Возвращаться домой смысла не было, и Миша Думов остался ночевать.

На следующий день народу стало больше. Никто уже никуда не шел. Запертая грузовиками улица сжимала в смертельных объятиях растерянную толпу, в почти религиозном экстазе жаждущую попрощаться со своим бого-вождем. Толпа стояла и качалась на месте. Над головами людей, прижатых друг к другу в смертельной близости, стоял непрерывный гул. Толпа стонала, пытаясь вырваться сама из себя. Выхода не было. А новые люди прибывали и прибывали.

Тетя Ася вернулась в коммуналку только к вечеру, рассказывая всякие ужасы. Что, мол, на Трубной была страшная давка и Антихрист Сталин забрал с собой на тот свет невинных людей. Она то шептала страстно, что Сталин пришел, чтобы наказать русских за безбожие и убийство царя, и теперь наказание закончилось, то громко материлась и плакала. Ползли слухи, что московские морги полны раздавленными людьми. Перед ее глазами всю ночь стояла распятая на фонарном столбе полная миловидная женщина с карими глазами навыкате. Белокурые нежные волосы облепили безумное от боли, немного детское лицо. Все звуки из ее нутра выдавила толпа. Ее мужа, высокого тощего офицера, толпа давно унесла вперед, и перед смертью она видела лишь чужие искаженные лица. Никто не мог ей помочь. Солдаты не убирали грузовики. Приказа не было.

А народ подпирал сзади, все новые и новые люди шли прощаться с умершим стальным человеком, при жизни заставившим миллионы людей делать ужасные и великие вещи. Злой могущественный бог, напомнивший недвусмысленно, что такое рабство духа и тела. При жизни, как и положено, бога никто не видел. Посмотреть после смерти хоть одним глазком.

Миша Думов позвонил матери – она волновалась, по Москве расползались зловещие слухи. Он пообещал ей, что будет сидеть у Васьки, пока все не кончится. Но чем больше он убеждал мать в том, что находится в полной безопасности, тем сильнее крепло его желание прорваться и посмотреть на мертвого Сталина. Нутром будущего историка он чувствовал, что не имеет права испугаться и остаться дома как маленький, что будет жалеть об этом всю жизнь.

Васька Михайлов идею поддержал, втихую они попробовали выйти на улицу, но не смогли. Двери дома оказались заперты снаружи. И черный ход тоже. Оставался путь по крышам, короткий и неплохо им известный.

Почти под утро, когда Васькина мать наконец перестала ворочаться, они тихонечко оделись, вышли из квартиры и вылезли на крышу через чердак, увидев неожиданно пустую Пушкинскую улицу со следами грандиозного побоища. Сотни галош и башмаков, потерянных людьми в давке, валялись повсюду.

Дети долго глядели вниз. В предрассветной мгле кучи одежды и ботинок казались лежащими людьми. Словно лежат те люди, стоны которых они слышали днем.

Прижавшись друг к другу, дрожа от холода мартовской ночи, два мальчика, которым предстоит прожить жизнь неподалеку друг от друга, сидели молча на крыше. В их душах бушевали чувства. Один, навсегда испуганный, всю жизнь будет пытаться побороть детский страх жестокого бога. Жуткий страх перед высшей силой, которая была везде, все слышала и за все наказывала. Даже самые маленькие грешки считались большими преступлениями. И рассказывать о них никому нельзя.

Он потратит жизнь, пытаясь избавиться от этого страха, становясь то тираном, то жертвой. Будет бороться с тиранами большими и маленькими, мечтая о власти и ненавидя ее одновременно. Второй сохранит в душе тоску и горечь утраты доброго бога-отца, свидетелем обычной смерти которого ему суждено было стать. Он простит богу многое, оправдывая и любя его за хорошее, а не плохое. В Сталине он видит отца, который любил его, лично его как родного сына. Что бы ему потом ни говорили. Вождя, который победил ужасное зло и навел порядок, человека, который знал, что такое истинное величие замысла.

Эти дети вырастут, станут взрослыми мужчинами и будут много спорить друг с другом, переживут параллельно удачи и падения. Иногда им будет мерещиться новый бог. Они будут, не сознавая, всегда ждать его возвращения. Один от этого будет в ужасе и гневе, другой в восторженной тихой надежде. Они родят и воспитают потомков, которые отвергнут мифологическое понимание реальности, соединят добро-зло в одно и обязательно в нем запутаются. Они даже породнятся друг с другом, но холодные мартовские часы 1953 года сделают их разными людьми в силу несокрушимой власти истинного тирана – детского впечатления.