– Ну, можно же перебороть себя, Кантемир
– Вы, конечно же, правы. Но, когда вы позвонили мне, я с огромным удовольствием распивал вторую бутылочку не самого плохого вина. В своей скромной пустой квартирке. Здесь холодно и сыро… Но, как бы здесь ни было плохо, среди людей мне еще хуже.
– Все-все-все. Опять включаешь банального романтика. Давай так, смотри: каждый раз, когда мы встречаемся, ты, закрыв глаза, начинаешь рассказывать истории из жизни – о всяких путешествиях, о девчатах, которых когда-то любил. Я знаю, что у тебя есть какие-то проблемы – ты рассказывал… Да это и так видно. Тебя, видимо, гнетет твоя же собственная память. Так вот: попробуй написать книгу. Я знаю, у тебя получится. За последний месяц ты прислал мне три рассказа и одну пьесу. Знаешь, такой плодовитостью отличается отнюдь не каждый писатель. Если ты оставишь на бумаге свою память, она – в свою очередь – оставит тебя в покое. Уверен, тебе это поможет. Если ничего не получится – ну, что тут поделаешь. А если получится – больше не придется ходить в офис и общаться с ненавистными тебе коллегами… Ну как тебе это?
Засмеявшись, я, конечно, сказал, что до писателя мне очень далеко, и вряд ли из этого что-то выйдет.
После звонка, восседая на своем скрипучем троне (старое кресло, купленное на барахолке) и все-таки задумавшись над тем, что предложил мне мой старший товарищ, я вдруг понял, что все, что я когда-либо читал – от самых гениальных вишневых садов до дешевых Мартинов Иденов, все это – продукт линейного (иногда очень оригинального, но все же линейного) мышления, или, в обратном случае, – какая-то полнейшая чепуха. Продукт правильности. Той самой правильности, которой настойчиво пытаются меня кормить все, кому не лень. Той самой правильности, которую я потом настойчиво пытаюсь не самыми гигиеничными путями извлечь из своего тельца. Проще говоря – блюю.
Здесь не будет ничего аппетитного, поверь. Здесь буду я.
Прошу, забудь о моей маленькой шалости с этим стариком. Блять… суконный стол, виски, Венеция… – это я, конечно, загнул. Забудь о понимании банального, пошлого, неуместного и мерзкого. И открой свое сердце тому, что будет дальше. То есть – открой свое сердце мне.
…
Когда ты умерла
Я трижды подходил к
Кладбищенской оградке
Но не посмел ступить внутрь
И рыдать над твоею могилкой
И самое ужасное
Это видеть тебя мертвую
Шагающую по улице
Или кривящую улыбку
Ненужным людям
И самое ужасное
Это видеть тебя мертвую
И понимать, что не умер с тобой
Что я жив и живу
Эту жизнь за двоих
Нет, самое ужасное
Что ты мертва
Я хочу жить. Хочу сидеть в комнате с пропахшими дешевым табаком стенами. Стены черным маркером расписаны цитатами любимых героев из книг, а на экране – очередной французский фильм. Да, хочу смотреть французские фильмы несколько раз в день. Хочу слушать джаз, попутно, пытливым взглядом, изучая нагое тело едва знакомой девушки, которая дерзко смотрит на меня, пока я, неустанно опускаясь, целую ее живот. Хочу задыхаться от невозможности вместить в легкие столько дыма, сколько хочется туда вместить. Гуляя по городу, я хочу громко петь свою любимую песню и танцевать, представляя себя на сцене, стоящей по центру огромного стадиона. Хочу любить. Просто любить. Любить женщину. Любить мужчину. Я хочу жить.
И самое ужасное, что все это со мной когда-то было. Все это я попробовал. И все это мне нравилось. Все: от безумных танцев на тротуаре – из-за них люди обычно цокают и качают головой, до джаза – джаза, приправленного юным телом девушки, лежащей рядом. Я обожал просыпаться и ненавидел засыпать. Но одно происшествие заставило меня изменить себе и скрыться в пучине нормальности. Но об этом позже.
«А чего же ты хочешь сейчас?» – сейчас я всегда хочу спать и хочу, чтобы сраный рабочий день поскорее закончился. Завтра снова на работу. Хочу научиться водить машину. Хочу купить квартиру. И еще хочу сдохнуть поскорее. Тут уж не до танцев. Хочу забыться, растворится, исчезнуть. Хочу, чтобы парень, работающий за соседним столом, не пытался шутить свои блядские шутки.
И хочу, наконец, избавиться от прошлого, которое гнетет меня своей смелостью и невозможностью ее повторить. И от паранойи. И от вечного самоанализа. От них тоже очень хочется избавиться. Но ничего не выходит.
Лишь рассказы, пьесы, сказки, которые я, после невыносимого дня, пишу, лежа в постели, делают мое существование не таким блядским. Но, правда, все они написаны мной. А значит, написаны плохо.
Читать дальше