Валерий Шемякин - Дэзи и ее мертвый дед

– Где же ты берешь? Ненужное?

– Нахожу.

Он представил ее, роющуюся где-то в чулане в поисках старого тряпья. Все это выглядело дико.

– А потом? – спросил он.

– Кромсаю на мельчайшие кусочки, а потом выбрасываю.

– Что ни попадя?

– Режу свои старые вещи, из которых выросла. Всякое тряпье. Колготки дырявые. Как-то залезла на чердак – там куча старого тряпья. Почти весь день сидела и резала.

Он ошарашенно смотрел на нее:

– Свет, ты надо мной издеваешься?

Она как-то беспомощно улыбнулась, взглянула на него серыми глазами. Ему показалось, что она сейчас заплачет. Он ткнул окурок в кирпичную стену, ожесточенно стал его мять… Потом отряхнул руки… Засунул их в карманы и снова вынул…

Надо было уходить – этот дурацкий разговор был окончен. Но он оставался на месте. И она, сделав шаг в сторону, топталась перед дверью. Сейчас уйдет, думал он, надо бы еще о чем-то ее спросить, может быть, переменить тему, какая-то она нелепая – надо же – режет, подумать только…

– Все режешь подряд? – выдавил он из себя.

– Да.

– Без разницы?

– Ну, люблю, конечно, больше носильные вещи.

– Свои?

– Брат вырос из многих своих вещей.

– Мужские вещи тоже любишь резать?

– Да, – она полузакрыла глаза, чуть отвернулась, на лице ее проступило отчаяние, улыбка давно исчезла. – Люблю.

– А как ты их режешь? Просто кромсаешь? Бессистемно?

– Нет, – она колебалась. – Я режу аккуратно. Последовательно. Потихоньку. От низа доверху.

Боже, какая дура, подумал он.

– Думаете, я дура, – сказала она. Кажется, она жалела о своей откровенности.

– Ну… Некоторые камушки собирают, перышки всякие, этикетки от бутылок. Лобзиком там…

– Извините, – она вздохнула. – Я пойду.

– Погоди, – в его голове мелькнула совершенно дикая мысль. – А когда ты видишь мужчину… Ну, который тебе нравится… Симпатичный как бы… Ты глядишь на него и при этом…

Она напряженно смотрела на него, дожидаясь конца его тирады. Ее руки были сжаты в кулаки, и на костяшках выступили белые пятнышки.

– Ты что, при этом?.. – он не знал, как закончить фразу. – Ты что, при этом хочешь его ножницами?..

Она вся сжалась, глаза ее были широко раскрыты, она нервно хихикнула и произнесла:

– Да. Хочу…

– Искромсать?

– Искромсать.

Они снова замолчали. Потоптались на месте. Она сделала шаг к дверям и, уже переступая порог, обернулась и что-то быстро начала говорить, она говорила, как ей нравится, когда он правит ее текст, это так здорово, на столе у него ножницы, и ей кажется, что он сейчас схватит эти ножницы и станет резать… И снова замолчала.

– Ну, говори! Я не понимаю.

– Да ерунда!..

– Тебе хотелось схватить эти ножницы?.. Так?

– Не совсем. Не только. Мне хотелось, чтобы вы схватили эти ножницы и все вокруг порезали…

– Все вокруг?

– Да.

– Шторы?

– Да.

– Одежду?

– Да.

– Все, что одето на тебе?

– Да.

– А ты?..

Она не ответила. Он вытащил из кармана очередную сигарету. Она повернулась, подошла к нему и чиркнула перед ним зажигалкой.

– Ясно, – сказал он. – Все это, конечно, необычно…

– Психоз?

– Нет. Я не о том.

– Я дура. Вы теперь будете думать…

– Ничего такого я не буду думать. И говорить никому не буду. Не бойся. Только один вопрос еще. Много ли тебе встречается людей, на которых тебе очень хочется порезать одежду?

– Нет.

– И тебе действительно хочется, чтобы я взял ножницы и порезал на тебе одежду?

Она не ответила.

– Взял бы ножницы и искромсал бы на тебе всю одежду?..

Она молчала.

– В мелкие кусочки?

Она не промолвила ни слова. Смотрела на него удивленно и, казалось, чуть испуганно.

– Ну, ладно, извини. Я пошел.

– Мне бы хотелось, – тихо произнесла она ему в спину, – порезать всю вашу одежду.

Он вздрогнул, будто его ударили током. Повернулся.

– Ну, – выдавил он. – В чем же дело? Мне не жалко. Невелика ценность.

На протяжении следующих полутора часов они не произнесли ни слова. Вышли на дорогу. Поймали такси. Приехали к нему домой.

Она стояла посреди комнаты, разглядывала обстановку, ждала, пока он искал ножницы.

Он подошел к ней, протянул ножницы и сказал:

– Начинай.

– Если вам это жалко, – ткнула она пальцем куда-то в его свитер, – можно надеть старые вещи.

– Чего там, – он махнул рукой.

– Наденьте что-нибудь цветное. Яркие вещи лучше звучат.

Он удивленно посмотрел на нее и, секунду поколебавшись, полез в шкаф. Достал оранжевую рубашку, подаренную ему когда-то бывшей женой. Рубашка была из блестящей, какой-то атласной ткани, приталенная, с огромным отложным воротником и черными пуговицами. Он ни разу ее не надевал. Достал светло-голубые джинсы, их он тоже не носил, они были ему уже тесноваты, чрезмерно обтягивали…