Григорий Ельцов - История одного озарения

Не было Вовы, зато вышли Коля Большой и Миша. Маша до сих пор чувствовала свою вину перед Вовой, который, можно сказать, ценой собственной свободы помог обрести свободу Маше. Но, с другой стороны, отсутствие ровесника было даже приятно, так как позволяло ощущать себя самой маленькой, самой особенной.

На детской площадке всегда были только свои. Иначе было в «Дубках», куда они часто ездили с родителями и с Серёжей и его родителями. Там было много других людей, Маша помнила их. Помнила не столько их физическую близость, сколько своё чувство одиночества. Чувство одиночества материализовалось на экране с воспоминаниями в незнакомых и чужих людей. Сильно не хватало других ребят и девчонок с детской площадки, таких знакомых и привычных. Маша никогда особо не мечтала поскорее стать взрослой. Но в «Дубках» иногда её посещали мысли о том, что, когда они все станут взрослыми, они всей компанией, а не только двумя семействами, будут ездить на трамвае в «Дубки».

Помимо детской площадки на экране с воспоминаниями остались ещё многочисленные поездки в зоопарк. Но больше всего запомнилась поездка в цирк. Как ехали туда, Маша не помнила. Зато хорошо запомнила сам цирк и поездку обратно. Казалось, она запомнила даже посторонних людей в вагоне метро, как будто сильно хотела поделиться с ними своим восторгом от увиденного в цирке. Приятное времяпрепровождение обострило сознание и сделало Машу более внимательной к другим людям.

Мать купила им в цирке разноцветный бумажный веер и воздушный шарик. На экране с воспоминаниями не осталось цвета шарика, зато он сам запомнился – благодаря тому, что всё время тяготел к потолку. А веер долго валялся на полке – там же, где лежала коробка с фантиками и вкладышами. И он всегда напоминал о той самой поездке в цирк; Маша даже улавливала связь между цветом веера и названием метро «Цветной бульвар», возле которой находился цирк. «Наверное, больше нигде не продаются такие разноцветные веера», – решила она.

А вот в театре Маше не понравилось. Она даже не запомнила, с кем была там. Вроде бы одна, ну, в смысле – только с родными. Хотя это маловероятно. Наверняка там, как и в цирке, были Серёжа и его мать, а, может, и ещё кто. Казалось, спектакль был таким длинным, что растянулся на несколько недель. Да и вообще это нехорошее воспоминание.

Почему-то тот самый театр из её детства всегда ассоциировался с другим событием – поездкой к врачу, когда Маше в глаз попала соринка. Это случилось через несколько дней после поездки в театр. Возможно, именно поэтому воспоминание о театре было неприятным. Просто на него наслоилось другое. Для счастливого воспоминания необходимо много стабильного пространства, потому что человек не может быть по-настоящему счастливым только из-за одного какого-то действия. И каждое действие – это результат предыдущих действий. Если Маше попала в глаз соринка и она была вынуждена поехать к врачу, то не последнюю роль в этом событии сыграл и театр, в котором Маша была незадолго до этого. Глупость и абсурд, конечно, но что поделать, если человек, наблюдая за своей жизнью с экрана воспоминаний, способен оценивать только более-менее целую картину, а не отдельные эпизоды.

Вся семья – мама, папа, бабушка, дедушка, Рита, Маша – жила в двухкомнатной московской квартире. На экране с воспоминаниями Маши остались вечера, проводимые в комнате бабушки с дедушкой. Эти вечера – самое запомнившееся из того, что происходило дома в первые четыре года жизни. От бабушки Маша узнала, что Ельцин – недальновидный политик, а Горбачёв ещё хуже. Бабушка не объяснила, почему так, но Маша была согласна с ней. Ей даже нравилась мысль о том, что она живёт в разрушенной стране, которая вздумала жить по другим законам, сильно отличающимся от предыдущих. Ей нравилась мысль о том, что сейчас всё плохо, потому что это позволяло надеяться на то, что лучшее впереди, и потому, что её сознание само только начинало свой путь, как новая страна Россия. И каждый раз открывать для себя что-то новое хотелось вместе со всей страной.

Когда Маше было четыре года, семье дали квартиру в Зеленограде. Первая поездка в новую квартиру состоялась в декабре, и, когда семейство добралось на электричке до Зеленограда, было уже темно. Поэтому Маше показалось, что поездка длилась как минимум часов двенадцать и что Зеленоград находится как минимум в четырёхстах километрах от Москвы, ведь даже когда они ехали в августе из деревни в Москву, стемнеть за окном не успело. И Маша спросила у родителей: