Илья Луданов - Вьюга. Рассказы и повести

В стеклянном павильоне торгового дома Андрей купил пожарную машину Павлику и катушку на спиннинг брату Пете. Дорого тратиться в Новый год у них не водилось, но теперь вдруг захотел. Взять лучшую, поблескивающую на верхней полке, денег не хватило, Андрей купил подешевле, но вполне сносную, и когда выходил с ней из павильона, знал, Петя будет доволен. Денег почти не осталось. На днях, вместе с авансом, должны выдать за весь декабрь. Все четыре года в газете Андрей жил полувпроголодь: хватало на коммуналку и еду. Раз в полгода набирал на джинсы, рубашку или свитер, покупал получше – получалось дешевле (ненормальная какая-то рифма сегодня). А еще учеба. На очный нужны деньги, пошел заочно – там легче. Андрей сам не знал, почему учился плохо. Это казалось нормальным – якобы, какая жизнь, такая и учеба. И даже несколько раз покупал экзамены – благо, недорого у них. Потому что институт слабый, потому и берут на раз-два. Изредка можно сходить в кафе. Несколько раз приглашал девушек, но на кафе всё и заканчивалось. В местный театр приглашать стеснялся. Ходил сам, один. Туда его, как прессу, пускали бесплатно.

Узнал, что Петя вечером у мамы и сначала идти не хотел, но мама могла обидеться, он и так резко отвечал на ее намеки о Марине, и на катке вчера с мамой почти не говорил. Теперь она рада, он и Петя, оба с ней, как в праздник. Петя по-ребячьи радовался катушке, «Опять ты за свое!», – отвечал Андрей, когда мама спрашивала, что он подарит Марине, смеясь, качал головой, «Не за свое, а за твое», – парировала она. «Что мам, все сватаешь младшого за соседку? – подтрунивал Петя, – и тебя охомутать решили до гроба? Бабу с ребенком взять, это вам не на рыбалку сходить, – махал он радостно катушкой, – это иль богатая и красивая должна быть, иль он – дурак, а это нам подходит», – трепал он Андрея по темечку, а мама оправдывала Марину, защищала ее Павликом. Андрею снова захотелось уйти, и он заговорил о рыбалке. Петя лишь на эту тему мог променять шуточки. Добрый он у него все-таки, Петя. А вот он, Андрей, – нет… нет в нём, как в Пете, добра ко всем. Хотелось добра, а не было. И людям, случалось, как мог, помогал, работал вроде честно, ни от других, ни от себя упрека не слышал, но не было в нем добра.

А была злость, сухая, костлявая злость – всё не по нём: и Марина эта с ребенком, маму подговаривает и жалуется на него, что без внимания к ней, а сама ни разу ему не открылась, не сказала прямо, потому что тогда бы все кончилось, и она знала это, и Савельич – мужик хороший, крепкий, да только, как и все, бегает за указками к наместникам нашим, возделыватель территории хороших новостей – выкинут ведь, а на пенсию поди – проживи, да и Петя брат – мужик бравый, добрый, весельчак даже бывает – без образования и без желаний – с работы придет, пульт на пузо и щелкает каналами – женился на Зине по залету, та возьми и аборт сделай – так и не развелись, живут непонятно как, а Петя стесняется, никуда с ней не ходит, за три года в область носа не высунули, и мама… нельзя, мама, про тебя думать плохо, не могу плохо… не понимаю только как они живут – все твои подружки с дворовой лавки, все кошки, которых кормишь по утрам, все бесконечные пошлые скандалы по бесконечным, воняющим тухлятиной телеканалам, все это потребляют и радуются, а он не может радоваться, кипит что-то там у него внутри, и не выкипает добром – ни к своим, ни ко всем… И всё это тебя перепашет, пройдет через тебя, накопится внутри, где кипит, чертовщиной, а вокруг все безумные, с невинными лицами. А Петя тут как тут, и будто вчера родился:

– Ну как дела-то?

ЛУЖА

– Дело наше – труба, парень! Ты эти морды видел? Блестят как начищенный самовар! А кто наворовал, так его на почетное место, где потише. Или губернатором куда. Потому что там все – свои. Это мы им – чужие… – мужик с коричневым, плотницким загаром, с седой щетиной, в черном ватнике и спортивной шапке, обдал густым перегаром, лязгнул в амбарном замке ключами и открыл подвал. Из темноты пахнуло смрадом.

– Давно прорыв? – Андрей съежился от мороза и вони.

– Тридцать лет у станка пахал! Детей поднял, хозяйство завел. А завод взяли и продали. По частям. А потом ночами вывозили на грузовиках всё что осталось. Приходим утром, а через проходную не пускают никого. Документы даже не отдавали, потом только, – он включил фонарь и стали спускаться. – Был, значит, завод – государственный. Общий как бы. А тут приезжают какие-то – морды что тыквы – на джипах с охраной и говорят – наш завод. Как так вышло, не знаешь? – мужик обернулся, и Андрей заслонился от фонарного луча.