Илья Штемлер - Одинокие в раю

Конец истории положила мама Раиса Ивановна, экономист морского порта. Мама собрала все исходные данные и пришла к выводу, что сын физически не мог подарить им внука от той прошмандовки. Потому как, исходя из четырех месяцев беременности, время зачатия совпадало с отдыхом всего семейства Зотовых в Ессентуках. Сохранились справки и курортные книжки водолечебницы с августовскими штампами. Конечно, младший Зотов был мальчик прыткий, но не мог же он преодолеть в порыве вожделения расстояние в тысячи километров. Довод простой, но как-то упущенный в пылу событий. Штампы на курортных книжках водолечебницы сыграли роль – Толокно призналась. Отцом будущего ребенка являлся Гаврилов, певец из кинотеатра «Аврора». Инцидент исчерпался. Тем не менее пришлось уйти из Петершуле в вечернюю школу, которая, кстати, отсюда была недалеко, на Пушкинской…

Грин Тимофеевич шел по Невскому, скользя взором по знакомым фасадам домов. Стараясь выудить из памяти хотя бы маломальскую причину вызова к следователю. Какой-нибудь намек на свое антиобщественное поведение за многие годы. Нет, ничего значительного не припоминалось. Конечно, он не ангел и грехами обвешан не меньше игрушек на новогодней елке. Но без уголовщины…

Иной раз размышления обретают какую-то физическую субстанцию, проявляясь усталостью, словно после тяжкого труда. Тот самый случай. Ноги налились тяжестью, вяло сгибались. Грин Тимофеевич вновь натянул на голову шапку и спрятал пакет. Неплохо бы и перекусить, только где? В прошлые годы, до пожара в Доме писателя, он нередко заглядывал туда, в ресторан. Теперь же ни Союза писателей, членом которого он был, ни сгоревшего дома. Писатели, наоравшись при дележе пепелища, разделились на два непримиримых лагеря и мыкаются по каким-то углам. А вот Союз театральных деятелей на Невском сохранился. И кафе работает, и ресторан. Хотя что кафе, что тот ресторан – один гадючник. Вот раньше – да, знаменитые были места. А какие люди туда хаживали – режиссеры, актеры! Особенно к ночи собирались, после спектаклей. Грин Тимофеевич часто туда заглядывал, при деньгах был. Да и на равных – как-никак репертуарный драматург, пусть легковесный, «смехач», но стране широко известный. А главное – аншлаговый, со своим зрителем, притом массовым. Как-то покойный Акимов, Николай Павлович, сказал при всех в том же ресторане: «Вам бы, Зотов, на серьезную пьесу замахнуться, на социальную трагикомедию, по тропе Дюрренматта. Вы человек способный. А все по сусекам. Дело денежное, но не почтенное, особой радости не принесет». Лицемерил старик. Были у Грина Зотова такие пьесы. Скажем, «Одинокие в раю». Однако Акимов ее не взял, постеснялся репутации автора…

Но все в прошлом.

Давно миновали благословенные годы заскорузлой партийной власти, доброй для него, Грина Зотова. Впрочем, еще неизвестно, как бы сложилась его судьба в дальнейшем при той же власти. Не пригласили бы на разговор к следователю, безо всякого на то основания, как это случалось со многими порядочными людьми… А он не пойдет. Не пойдет, и все! И будь что будет. Возможно, произошла ошибка и повторно его не позовут. Что же сейчас делать? А вот что: зайдет в кафе Дома актера, купит пару бутербродов или еще чего-нибудь. И кстати, заглянет в поликлинику, к офтальмологу – благо поликлиника находится во дворе Дома актера, – попросит измерить глазное давление. Врачи настоятельно рекомендовали следить за состоянием глаз, особенно единственного…

Неудобств в новой жизни Тамары было много. Она старалась их либо не замечать, либо принимала как должное. Но было неудобство, с которым она никак не могла примириться, как ни старалась совладать с собой. Хотя хозяйка квартиры, Надя, ее никогда не попрекала, говорила: купайся сколько угодно. Ан нет. Едва Тамара заслышит сквозь шум воды возню в комнате, как ее охватывает беспокойство. Казалось, что здесь такого: купаешься ты, ну и купайся. Вот и сейчас. Ровный шелест водяных струй нарушил хлопок входной двери. Вернулась хозяйка. А должна была вернуться часа через два…

Тамара прикрутила кран, перелезла через бортик ванны, ступила мокрыми ногами на коврик и сдернула с сушилки махровое полотенце. Блаженство, что она испытывала, растирая после купания, свое тело, было скомкано. Но все равно она не могла отказать себе в неторопливой радости, растирая живот и особенно грудь…

– Томка, ты дома? – вопросила Надя, привлеченная тишиной ванной комнаты.