Владимир Тучков - Русская книга людей (сборник)

Перво-наперво был возведен барский дом с флигелями для челяди. Вскоре к нему прибавилась псарня, амбар, конюшня… И затем, вместо того чтобы заняться планировкой парка с беседками, прудом и купальней, Дмитрий отдал распоряжение построить в отдаленном углу, близ болотца, двадцать пять ветхих изб. Именно ветхих, в связи с чем строители делали стены со щелями, печи кривыми, а окошки затягивали подслеповатой слюдой.

Когда все было устроено, Дмитрий при помощи начальника охраны начал нанимать в окрестных селах крепостных . С изъявившими желание заключался договор, отпечатанный на лазерном принтере в двух экземплярах. Суть договора сводилась к следующему. Крепостной крестьянин получает во временное пользование избу, надел земли, скотину, сельскохозяйственный инвентарь и необходимую одежду: косоворотки, сарафаны, зипуны, армяки и проч. И безотлучно живет в деревне , кормясь плодами своего труда и отчисляя барину половину урожая. За это крепостному на каждого члена его семьи, включая и его самого, ежегодно выплачивается по две тысячи долларов.

В свою очередь барину предоставляется право привлекать крепостных по своему усмотрению на хозяйственные работы по благоустройству и содержанию усадьбы, физически наказывать за нерадивость и допущенные оплошности, разрешать, запрещать либо назначать браки между крепостными, единолично вершить суд в случае возникновения между ними конфликтов… В последнем пункте говорилось о том, что крепостной имеет право расторгнуть договор лишь в Юрьев день.

В конце концов деревенька была укомплектована полностью. И жизнь за высоким забором приобрела чудовищные, антиэволюционные формы.

Барин, сжигаемый неутоленной страстью бесчинства, сразу же, на второй день новой эры , устроил для новобранцев кровавую баню. Собрав всех мужиков , включая неразумных детей и немощных стариков, он велел рыть пруд. Но вдруг раздались голоса, взывающие к благоразумию барина: мол, «здесь рытья недели на две, а мы еще не успели с хозяйством обосноваться, да и покос сейчас: упустишь время – зимой голодать придется».

Дмитрий вкрадчиво и как будто бы с пониманием насущных крестьянских нужд спросил: «Кто еще так считает?» Так считали все. Поэтому, вооружившись арапником, при поддержке четырех дюжих охранников барин высек всех. По первоначальности это дело его так распалило, что, не рассчитав сил, последних уже не досекал, а скорее похлопывал по обнаженным спинам.

По мере приобретения опыта неограниченного барствования Дмитрий все более осознавал, что собственноручные побои – не самое упоительное дело. Поэтому частенько перепоручал порку охранникам, которые были в этом отношении попрофессиональнее.

Его дикие забавы во многом следовали исторической традиции, вычитанной из великой русской литературы, оказавшей пагубное воздействие на нестандартную психику Дмитрия. Вдвоем с пятнадцатилетним сыном Григорием носились они на горячих рысаках за зайцами, которые в необходимом количестве закупались в охотхозяйстве. И, оглашая округу улюлюканьем, которое вкупе с прерывистым лаем борзых повергало в ужас все живое и хоть сколько-нибудь мыслящее, норовили загонять косых на крестьянские наделы, дабы всласть потоптать злаки и огороды и уложить в азарте из двух стволов чью-нибудь худобокую буренку.

Чтобы потом, сидя в кабинете в засаленном халате, почесывая пятерней мохнатую грудь, можно было допрашивать дрожащих как осиновые листы людишек о недоимках, неторопливо сверяясь с записями в амбарной книге, путая имена, выслушивая жалобный лепет, перемежаемый словами «барин, барин, барин…». И в конце концов назначать наказания по справедливости , то есть сообразно придуманной самим собой таблице соотношения недоданных пудов и ударов арапником.

Иногда выходил судить во двор – для усиления педагогического эффекта, обращаясь к народу без всяких обиняков: «Ну что, ворюги, собрались на суд праведный?!» Выбирал кого-нибудь пожилистей, чтобы можно было подвесить на дыбу и неторопливо расспрашивать на глазах у всех своих душ о том, на какую глубину запахивал, чем удобрял, сколько посеял ржи, сколько пшеницы, сколько раз дожди были, отгонял ли от поспевшего поля ворон.

Не менее плачевна была бабья доля. И хоть секли крестьянок пореже и помягче, но все недобранное у барина сторицей воздавали бедным русским женщинам озлобленные от унижений мужья. Еще хуже было тем, кто попал в дворовые , – кухаркам, горничным, ключницам, нянькам пятилетнего Василия и трехлетней Натальи. Половое насилие было наименее тяжелым в физическом отношении бременем. Однако этот недобор с лихвой компенсировался нравственными унижениями, потому что при сем мероприятии присутствовала барыня Людмила Сергеевна, развращенная мужем до крайней степени. В то время как барин удовлетворял свою похоть, она сладострастно стегала лежащую сверху дворовую девку .