Владимир Тучков: Истребитель русской духовности

Лев принадлежал к четвертому, вырождающемуся, поколению литературной династии. Впрочем, и его многочисленные предки крупных звезд с неба не хватали, довольствуясь шелухой от подсолнечника. Один прадед шустро бегал за водкой для Есенина и пару раз отсиживал вместо великого крестьянского поэта в полицейском участке, благодаря чему попал в комментарии мюнхенского издания «Москвы кабацкой». Второй прадед прославился тем, что две недели укрывал от НКВД в дворницкой поэта Гумилева, что, впрочем, кардинально проблему не решило. Деды же и бабки Льва стояли у истоков создания такого фундаментального эстетического явления, как социалистический реализм, воспитывая нового читателя и гражданина скорее не уменьем, а числом и толщиной романов на морально-производственную тему.

В том же самом русле развивалось и творчество родителей, а также многочисленных дядьев и теток, которые хоть и выстаивали годами в издательских очередях, произвели тем не менее в общей своей массе 39 миллионов 405 тысяч экземпляров книжной продукции. В своей сумме они охватывали весь спектр надуманных социальных проблем и псевдочеловеческих отношений, искусно сконструированных родителями родителей, а также дядьев и теток Льва. Сконструированных из ограниченного набора ложных рефлексов, которые, существуй они в действительности в реальной жизни, очень скоро полностью искоренили бы и человеческое общество, и человека как биологический вид.

С момента даже не рождения, а зачатия Льва ожидала та же самая стезя. Однако ему не удалось пройти по ней до конца, то есть до более чем скромного некролога в «Литературной газете» и суетливой гражданской панихиды в малом зале Центрального дома литераторов. Причинами этой незавершенности судьбы стали безвременная кончина социалистического реализма и гангренообразное загнивание некогда могущественного Союза советских писателей.

Наступили иные времена, на сцену вскарабкались иные люди. Льву оставалось прозябать не только в литературе, лишенной руля и ветрил, но и в жизни, которая быстро сожрала изрядные по советским меркам родительские накопления. На его несчастье, которое, как мы увидим позже, внезапно обернулось неслыханным счастьем, как уже говорилось выше, Лев был вырожденцем. Знания и навыки, полученные им в Литературном институте, в совокупности с его мутным сознанием не способны были составить конкуренцию лихим писакам даже в области нонпрофитной литературы, где после раздачи населению ваучеров остались лишь хронические неудачники. К коммерческим же жанрам, где орудовали первоклассные прохиндеи, с легкостью перекусывавшие приблудных чужаков пополам, он не мог приблизиться и на пушечный выстрел.

Казалось бы, на долю Льва выпал суровый исторический жребий, который предполагал скучное и нудное пропивание дачи в Малеевке и переключение с никому не нужной прозы на абсолютно бесполезные, даже враждебные обществу, стихи. Что герой нашего повествования и делал на первых порах совершенно бесцельно и бездумно.

Как и всякий вырожденец, Лев был подвержен довольно сложным психическим аномалиям, которые в его конкретном случае выражались в слуховых галлюцинациях, именовавшихся несчастным не иначе как Голосом Свыше. Незадавшийся писатель не только относился предельно серьезно ко всему услышанному таким образом, но и старался по мере отпущенных ему физических сил неукоснительно выполнять прозвучавшие в вылинявших мозгах слова, если они имели директивный характер. То есть, если было сказано «Иди только вперед», то Лев шел только вперед, даже если на его пути стояла непреодолимая стена. К счастью, Голос Свыше относился к третируемому им человеку без особой злокозненности, не заставляя его выпрыгивать из окон или бросаться под поезда.

Но самое интересное для Льва начиналось тогда, когда он слышал загадочные слова, не связанные ни с реальностью, ни между собой какими бы то ни было логическими связями. Получив такого рода сообщения, медиум проводил часы, насыщенные творческим экстазом, пытаясь эти слова интерпретировать. Как правило, никакой практической пользы Лев из этого занятия не извлекал. Однако он не отступался от бессмысленного занятия, считая его тренировкой метафизического мышления, которое в конечном итоге должно сделать его баснословно богатым.

Так оно в конечном итоге и вышло. Одним прекрасным днем, проснувшись как обычно в два часа пополудни, Лев содрогнулся от громогласных слов: «Михалыч продольные баксы голимая нефть!», что при помощи алогичной системы преобразования к вечеру было трансформировано в более конкретное «Продай Достоевского американцам». Человек банальный и скучный тут же пришел бы в ужас от подобного предложения. Однако Лев был не таковым. Он совершенно справедливо считал, что объектом извлечения барышей может быть все что угодно, не исключая даже высших образцов отечественной духовности.