Ольга Колбина - Анечка и конец света. Теория выживания

Редактор Тамара Вячеславовна Матвеева

Художник Яков Энгель

Дизайнер обложки Яков Энгель

© Ольга Колбина, 2019

© Яков Энгель, художник, 2019

© Яков Энгель, дизайн обложки, 2019

ISBN 978-5-4496-9677-9

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

– И давно у вас анемия? – с трудом подавил зевок Губкин, с сожалением оторвал взгляд от светло-голубого мартовского неба за окном и посмотрел, наконец, на свою пациентку.

Вопрос поставил в тупик. Какая анемия? Ничего себе анемия!

Всё началось два года назад. После ангины Анечка получила в регистратуре бледную распечатку общего анализа крови. Сверяя, из любви к порядку, цифры лейкоцитов, эритроцитов и прочих «цитов» с нормой, заметила, что гемоглобин выше нормы – 200! Ну и ладно. Немного выше. Но распечатка случайно попалась на глаза её маме, и та сразу всполошилась.

– Ничего себе «немного выше»! 140, 150 – вот это немного выше! Но чтобы 200!? Немедленно к врачу!

Её снова отправили сдавать кровь. На этот раз цифра была ещё больше, 205! По дороге домой Анечка встретила старую знакомую, Зубаткину, врача из детской поликлиники, и не утерпела, пожаловалась на свой гемоглобин. Зубаткина только посмеялась.

– Да конечно, это ошибка, надо пересдать! Вот если б ты была здоровым мужиком с красной рожей, тогда ещё могло бы такое быть.

Здоровым мужиком с красной рожей Анечка не была. Напротив, отличалась бледностью и худобой. В свои неполные тридцать пять выглядела, как подросток – большие серые глаза в пол-лица, ни грамма косметики. Светлые волосы до плеч, зачесанные назад, как правило, удерживал ободок или широкая лента-резинка.

Анализ она пересдала – 195. Участковый терапевт, увидев обе распечатки, отмахнулась, как и коллега-Зубаткина: этого не может быть, ошибка. Через год на работе диспансеризация. На этот раз 225. Пересдала в другой лаборатории – 230. Вот тогда-то Анечка и записалась к гематологу. Губкину.

Около двух часов она томилась у кабинета, прислонившись к стене, от пола до потолка выкрашенной серой масляной краской. Очереди почти не было, ждала приема лишь одна пожилая пара. Дед невозмутимо читал газету, его жена нервно теребила платок, поминутно взглядывая на закрытую дверь. Прошел почти час, прежде чем дедушку пригласили войти, однако тут же высокий моложавый доктор вышел из кабинета и быстрым шагом удалился по бесконечному коридору. Прошло ещё полчаса. Дед с недоумением выглянул из дверей, его жена развела руками. Пронервничав ещё минут пятнадцать, она принялась быстро ходить по коридору из конца в конец. Иногда она заглядывала к своему деду в кабинет, видимо, сообщая – «не идет», и снова убегала в конец коридора, к лестнице. Наконец, Губкин вернулся. Дед был мгновенно отпущен, и вошла Анечка. Очень быстро она поняла, отчего при упоминании фамилии Губкин ехидно заулыбалась девушка в регистратуре и захихикали медсестры, у которых Анечка спрашивала дорогу, разыскивая отделение.

– Молчите! – завопил врач, едва пациентка поздоровалась. – Лишнего не болтать! Отвечать строго на мои вопросы! Будете много болтать – пойдёте в коридор! Вы меня поняли?

Анечка, остолбенев, разложила на столе веер своих распечаток. Молча. Губкин нехотя принялся их перебирать. Думал он явно о чем-то своем, вздыхал и поглядывал в окно. Всё-то ему наскучило… Вот тут-то и прозвучал вопрос.

– И давно у вас анемия?

Молча, как и было велено, она выхватила у Губкина свой «веер» и ткнула пальцем в те цифры, из-за которых она сюда пришла. Какая, в конце концов, анемия? Возможно, бледный вид Анечки и наводил на мысль о пониженном гемоглобине, но ведь написано же – 235! Доктор, наконец, вгляделся в бумаги, его брови удивленно поползли вверх. И как-то сразу он превратился во вполне нормального человека. Теперь стало ясно, что Губкину довольно много лет. Седины в волосах почти не было, и, когда доктор разыгрывал из себя чудака и сноба, казалось, что ему около сорока. Но едва лицо его приобрело сосредоточенно-серьёзное выражение, стали заметны глубокие морщины и круги под глазами. Движения врача стали быстрыми и точными, он враз утратил свою нарочитую медлительность, начал задавать вопросы и внимательно слушать ответы.

В ходе тщательного осмотра и пристрастного допроса Губкин совсем разошёлся. Он выхватывал с полок справочники, лихорадочно листал их и швырял обратно, сверялся с таблицами, подбегал к телефону, звонил коллегам, снова задавал Анечке вопросы. От всего этого ей всё больше становилось не по себе. В конце концов он сел, с прищуром посмотрел пациентке в глаза и с пафосом произнёс: