Любовь Шапиро - Взлёт без посадки

Я слушала весь этот «тонкий» и «жантильный» разговор с балкона театра. Акустика в нём была прекрасная. Вдруг я увидела спиной, даже почувствовала, как шелохнулась штора. Испугалась, что меня сейчас погонят. Когда обернулась, то увидела фигуру официантки Иры. Неужели разговор в кафе Бабушки, Двинского и Протасова зацепил её. Но здесь другая команда продюсеров, и манеры, и стиль, и требования другие. Ей, скорее всего, не светит ничего.

Официантка из элитного кафе Ирина Голубева в конкурсе не участвовала. У неё как раз был перерыв, и она, поддавшись уговорам Протасова, пошла, посмотреть на давку талантов. Глаза её, взрослые, и честно говоря, не очень добрые, следили за тем, как двигалась очередь, как выходили зарёванные конкурсантки. Становиться в очередь, она явно не хотела. На прощанье скользнула взглядом по забору с правилами конкурса: «… справка об окончании… три фотографии в полный рост, одна в купальном костюме».

– И одно без купального костюма. Потрясающая перспектива, – зло сказала себе Голубева.

Я смотрела на неё и думала о том, что ей, как мало кому, хочется быть не в хоре, а солисткой, но давать продюсеру не желательно. Но как обвести вокруг пальца, было написано на её бесцветной мордашке.

Лялька, ты, где бегаешь? – накинулась на меня Зяка. Там в режиссёрской комнате Садом и Гамора. Нужно их охладить. Беги в буфет за водой, чаем, кофе и побольше сладкого. Может, угомонятся. – Зяка кинулась назад в режиссёрскую обитель.

Что могло так разбередить сердца прожжённых спецов и профессионалов?

Вслед за мной дверь в «режиссёрской» распахнулась, и в неё стремительно вошёл Ведущий – Константин Бортнев.

Прочитал в ответ-«Я имею несчастье быть человеком публичным, и знаете, это хуже, чем быть публичной женщиной». – Пушкин, – продекламировал Бортнев.

– «Восстал он против мнений света, и вот назначен аудит….» – продолжил Ваня. – Тут руководство программой скреблось и умоляло посетить.

– Маковская звонила, ей надо снять тебя в Каннах, – прочитала Зяка в своём блокноте.

– Но я ж в Москве, мне некогда туда, – пожал плечами Бортнев.

– Да она тебя здесь и снимет, она всех снимает здесь, кадку с бамбуком ставит сзади. И ещё тебе отец звонил, – Зяка сняла с шеи Костин мобильник и вручила ему.

– Что он сказал?

– Ничего не сказал, просто звонил и спрашивал тебя, – недовольно проворчала Зяка.

– Пойду, пройдусь, есть идея. Буду её думать, – растянул пальцами в разные стороны губы, высунул язык, и с клоунским поклоном удалился Костя.

– Идиот, ему грустно, а он изображает бурное веселье, – сама засмеялась и с восхищением посмотрела ведущему в спину Зяка.

Я двинулась за Бортневым, будто он меня загипнотизировал.

– А если бы она не знала? Нет, не сказала другую фразу, тут ещё есть ходы, я понимаю, а просто и тупо ляпнула: не-зна-ю!! Что тогда? – горячился продюсер программы Сёма Двинский.

В разговоре участвовало трое – Ведущий программы Константин Бортнев и два продюсера: Вадим Протасов и Семён Двинский. Словно для остроты рекламного имиджа продюсеры внешне были полная противоположность.

Протасов, красивый седой мужчина с манерами, пиджаками и сигарами бывшего международника и лохматый, бородатый, кудлатый и довольно старый Сёма, вечно шумный и неряшливый. Протасов долгие годы был чиновником от «культуры», а Двинский практикующий, очень успешный администратор. За что и сел на пару лет – левые концерты была его коронка, но это первая, а вторая – ненасытность денежными средствами.

– Но она знала, – спокойно отвечал Бортнев, покуривая «Казбек» – одна из фирменных примочек.

– Я же тебя просил, не в прямую, но хоть намёком – проверь, подготовь! Если бы не дай бог…! – куда бы я дел ЗИМ? Один ремонт полтора лимона, – подняв руки к потолку, сокрушался Двинский. Он будто благодарил Бога за то, что на этот раз пронесло.

– Не бойся, Сёма, мы переделали его в другой автомобиль, – улыбнулся Костя.

– Что ты хочешь сказать? Что ты, всё-таки… нет, не верю! Таких артистов не бывает, – вспотев окончательно, возмутился Двинский.

– Вот именно! А предупрежденная, она хлопотала бы мордой, изображая мыслительный процесс! Моя работа приводит к победе людей, которых мы наметили. А твоя – ЗИМы доставать, – Костя вдавил папиросу в пепельницу и с большим удовольствием смотрел на реакцию продюсера.

– Рисковать такими средствами, – тихо, но решительно сказал Сёма. – Это… плебейство.

– Плебейство – трястись над каждой копейкой имея сто миллионов зрителей. И, вообще, кончай каждый праздник принимать за погром. Все пять лет этот местечковый мандраж.