«Вместе до смерти», – вздохнула Эльза Эриховна, поймав-таки Андрюшу под локоть. – «Это про публичный дом престарелых?». Он на следующем же шаге – что-ты-чёрт! – выскользнул из локотного кольца. Нет уж, нет уж, Лунин снова все свои грани переповоротил, выстремившись ходячим истуканом. Нет уж, нет уж, бельё с тобой выбирать, конечно, чересчур, но какую-нибудь водолазку вы мне, юноша, поможете заправить. И заправить, и расправить, чтоб ни единой складочки, и длину я выберу почти до…
– То есть, стихи такие нравятся? То есть, это всё-таки встречается, такое исключение из правил, что родны и в одиночестве, и в смерти?
Так, это ни в какие рамки, маленькая арийская бестия даже притопнула, чуть не сломав шпильку, кто это сказал? Это была не я.
Лунин впервые склонился: «Королева снов, ты живёшь в чашечке цветка, под лепестками мака, и кажется, я скоро разомкну твой бутон». Добрались-таки до бутика, приоткрыл стеклянную дверь и сумничал за плечо обомлевшей светоглазке:
– Уверены? Стоит ис-прав-лять красоту королевы?
Станет ли эта золотистая рысь танцевать под мои напевы?
Всё возвращается, все причудливые сочетания слов, нарядов, прикосновений, всё. Однажды разгаданное построение может повториться, и ставшая хоть чуть-чуть известной, знакомой, не будет подозревать, что она всего лишь танцовщица, скользящая по канату, не ею протянутому к островку удовольствия, над пропастью забытья, хотя… Возможно, все они танцуют только ради танца. Лунин второй раз за встречу склонился, прислушался:
– Положи мою сотку к себе куда-нибудь. И рассчитаешься ею ты, ладно?
Ладно, потому что понятно, потому что раскрашенные молодицы у кассы, в зале, у примерочной – они недоуменно следят за капризной приверединкой, тянущей за собой по мраморному паркету своего бархатистого лунолика – тянет его к стоечкам, где на ценниках нулей побольше, побольше, и на раскрытых ладошках преподносит ему кружевной ажур, переливчатый, воздушное плетение, мне подойдёт? И в примерочной зашторились вдвоём, и Эльза, боясь сорваться с намеченной тропинки, замерла, ожидая от луноваяния, украшенного миндалевидными сверканиями, – ожидая этого, это, это, это, это. И Лунин, отчётливо слыша её сердцебиение, прочертил угасающим касанием ложбинку, принимая в ладонь ровно столько, сколько всегда виделось во снах, сколько может выдержать, не сходя с ума, не оживая, луниновидное изваяние, случайно задевающее подушечкой большого пальца всё ещё сжимающуюся вершиночку, в крохотном устье которой набухла вдруг перламутровая капелинка, и всё смутил:
– Здесь разве не туговато? Но выглядит прекрасно.
– Анащпь, – поперхнулась Элиночка, – нет, ничего, как скажешь, – нельзя так! Разалелась, как пионерка, у самой уже старший за полночь является весь в помаде, стервец! Лунин, выходя из кабинки, зачем-то вытянул из-под сердца змеёнчатый бумажник. Догнав его у кассы, Эльза хотела прокричать сквозь приливший к векам туман: «От одного касания… короле… испра… перевер… дура, что я несу?!». Но вслух сказалось:
– Ты колдун, да?
– Может быть, да. Может, нет. Смотря что вы считаете волшебством, – двадцатипятилетний наглюк протянул засуетившимся магазинщицам сто зелёных.
Прежде чем выйти на проспект, он ещё в сумерках напялил свои кротовьи кругляки – и что сквозь них видно? – и стоял, сразу выросший, заслонивший всё, буквально всё, и если бы нашёлся невидимый свидетель, то Эльза послала бы свидетеля к чертям, потому что понятно, что хотела сама, но зачем он это сделал? За что такой подарок? Как быть теперь, как быть дальше? Пригодился бы невидимый советчик. Невидимый, а главное – ни с кем на этой планете не знакомый, советчик, что сказать?
– За что такие деньги платят, если не секрет?
– За творческий подход к ремеслу, – отчеканил Андрей Лунин, оклад три тысячи рублей, ООО-ААА-УУУ.
– Разве это творческая работа – вер… шщи… Ну – это?
– Оппять уссловноссти! Слямзить у других – это творчество, да, а своим умом и своими руками создать – чёрная работа, тьфу! А вы попробуйте разработать такой шрифт, по-английски, кстати, character, чтобы он передавал характер тех, кто им будет пользоваться, а?! – и опять вернулся в мир шпильчатых коробок, прозрачных покровов и призрачных устроений.
– Раз-ра-бо-тать? Ой, я в разработках, я в этом ничего не понимаю, но, наверное, надо многое уметь? – Эльза, Эльза с пластиковой пакеткой в руке, Эльза на шумной русской улице в русском шумном городе, Эльза видела перед собой только рекламную надпись над киоском напротив: «Если не сейчас и не здесь, то когда и где?».
Читать дальше