Игорь Синицын - Северная корона

Так что поездка по автобану до Эрфурта оказалась приятной. В условленном месте на вокзале они встретили Доротею – так звали новую кандидатку в прислуги. Высокая, дородная брюнетка, лет 55, не лишённая миловидности, с томными чёрными глазами. Она – «wolgadeutsch», эмигрировала из России три года назад. С вокзала они проехали в центр, где на площади у городской ратуши зашли в итальянский ресторан, для ведения переговоров. Заказали сок, воду и кофе. Общались на русском.

– Итак, Доротея, Вы уже в курсе моих проблем. Я нуждаюсь в женщине, которая могла бы обеспечить уход за моей матерью, ей – 93 года и самостоятельно она не может себя обслуживать. Я целый день занята профессионально, на работе, и не в состоянии вести домашнее хозяйство. Через две недели мы должны переезжать в Америку, в Вашингтон. В наших предварительных телефонных переговорах Вы сказали, что готовы поехать с нами.

– Буду рада Вам помочь.

– Отлично. У Вас есть тут семья?

– Муж, сын и дочь – они уже взрослые.

– Они не будут возражать против Вашего отъезда?

– Не будут.

– Чем они занимаются?

– Пока ничем, учат язык.

– Получается Вы – единственная кормилица в семье. Где Вы работаете в настоящее время?

– Я ухаживаю за одной одинокой женщиной, ей – 85 лет.

– Вы учились этому? У Вас есть соответствующее образование?

– Нет. – и предваряя последующий вопрос, добавила – Дома, в Саратовской области, я работала в колхозе, в правлении, в конторе.

– Вы здесь официально трудоустроены?

– Видете ли… платить налоги мне совершенно не по карману. Я рассказала Вам своё положение. Поэтому я работаю по взаимной договорённости с хозяйкой.

– То есть нелегально. – Это известие видимо огорчило Ингу, и в последующем беседа приобрела более острый характер. Ингины глаза сделались жёсткими и холодными. – Дорогая, это же незаконно. Помимо всего прочего у Вас могут возникнуть проблемы при оформлении визы.

Доротея пожала полными плечами, давая понять, что это никак не её проблемы.

– А как относится Ваша хозяйка к тому, что Вам придётся её покинуть?

– Она не знает об этом, я ей ничего не говорила и, наверное, не буду говорить. Просто не приду на работу… Найдёт себе новую служанку.

«Вот это славная Pflegerin… Она что – не понимает, как этим признанием роняет себя в глазах Инги? И ведь не производит впечатленье глупой женщины, скорее по-своему хитрой, вооружённой тем пониманием собственной правоты, что вырабатывалось в такого рода людях под влиянием естественного отбора, борьбы за существование».

Доротея похоже догадывалась, что её шансы падают всё ниже и ниже, и впала в бессильную мрачность – стоило ехать такую даль, тратиться на билет… Скоро разговор принял совсем отвлечённый характер, всем было ясно, что Ингой уже принято решение – отрицательное, хотя напрямую она этого пока не сказала.

Когда они вышли из кафе, он обратил внимание, что мостовая перед ратушей заставлена букетами живых цветов и горящими свечами. « Это в память о жертвах вчерашнего убийства» – разъяснила Инга. Юношу, ученика старших классов, исключили из гимназии за какую-то провинность. Парень вооружился, пришёл в школу, и стал хладнокровно расстреливать своих одноклассников и учителей. Ходил из кабинета в кабинет и разряжал обйму. Всего – 19 человек. Вот тебе и благополучная Германия! И никакого чеченского следа не надо искать. А лишь след, изуродованной дьяволом, души. Неужто это так не страшно – видеть, как от выпущенной тобой пули падает человек, обмарываясь свежей кровью, на глазах превращаясь в непривычное взгляду, тяжелое, обездвиженное тело? И снова, и снова нажимать на курок.

До отхода поезда, на котором Доротее надо было возвращаться в Дюссельдорф, оставалось два часа, и они решили в оставшееся время посетить Собор.

Эрфуртский Собор возведен на высоком холме. Со стороны рыночной площади к нему ведет очень широкая каменная лестница, по ней одновременно может подниматься целая толпа народу. Серову было приятно вновь оказаться здесь. Он вообще любил возвращаться на круги своя, но это касалось не столько людей, сколько мест. Ему нравилось также, когда память вдруг приносила какой-нибудь давно не слышанный, но знакомый по давнему прошлому, запах или вкус, или заставляла пережить давнее, прежнее ощущенье, когда-то совсем мимолётное. В соборе с прошлого раза больше всего, чётче всего, ему запомнилась чёрная фигура Вольфрама, державшая на вздетых руках светильники в виде больших белых свечей. В гладкой статуе, словно вырезанной из эбонитового дерева, было что-то языческое и следовательно совсем неуместное в храме христианства, где всё было типичным для католической церкви:: витражи, алтарь, орган, кабинки для исповеди, крестильня…. Собор был заполнен людьми, преимущественно молодёжью. В этот день здесь отмечали окончание школы – «последний звонок». В центральном нефе на временно сооружённом подиуме, сидя на стуле, длинноволосая девушка в джинсах пела в микрофон, аккомпанируя себе на гитаре. Телеоператоры вели съёмку, сновали репортёры с фотокамерами. Присутствие «посторонней» публики не раздражало, а наоборот воспринималось очень естественно. Наверное, никто не может быть посторонним для храма, с какой бы целью он туда ни вошёл.