Ол Томский - Черно-белое кино

Во сне его незаметно произошла подмена. Вместо женщины, желанной и дорогой, появился незнакомец. Он вел себя по-хамски, на все замечания возражал, а потом отчебучил такое, что не хотелось и вспоминать.

Утром на кухне Степан Тимофеевич в плохом настроении готовил себе завтрак. Сосед, уходя на работу, докучал ему своим присутствием. Нёс с похмелья очередную околесицу, переходя от нелепости к нецензурной брани.

– Перестаньте, – не выдержал Степан Тимофеевич. И потом сто раз пожалел об этом. Нахал только распалился, и разразился тирадой… А, уходя, обозвал его старым козлом.

Позавтракав без аппетита, Степан Тимофеевич приступил к работе. Он обходил все доступные помещения, смежные с соседней квартирой. Прислушивался. Выбирал наиболее вероятные места, откуда можно было что—либо услышать. Дымоход, вентиляция, отдушины. Тонкие перегородки, сооруженные при разделении квартир в эпоху уплотнения и социалистической перепланировки.

Везде было тихо, но чутьё его не подвело. Несколько раз он слышал странные звуки. Однажды он услышал странный крик, но решил, что это ему показалось.

Наконец, желая передохнуть, Степан Тимофеевич задержался в кладовой, перекладывая картошку для обеда из ящика в алюминиевую миску. В этот момент он четко услышал:

– Эта отставка погубит мою политическую карьеру, всю мою жизнь.

Из рук Степана Тимофеевича выпала небольшая картофелина и закатилась под дверь.

– Он издевался надо мной. Я дал ему пощечину. Мы сцепились. Я схватил пресс-папье, ударил его. Я не собирался его убивать.

– Убийство!.. – сверкнуло в глазах Степана Тимофеевича. – Убийство и коррупция.

Выходя с картошкой в коридор, его осенило:

– Ведь он депутат законодательного собрания.

Мысли замелькали, закружили, задевая всё то, что осталось в прошлом. Оно не хотело и не могло вернуться.

– Но, как же так?! – негодовал в памяти Степан Тимофеевич.

Лица многих прошедших через его руки всплывали мысленно перед ним, обижаясь и требуя своей справедливости, осуждая его преступное бездействие.

– Не огорчай нас, Степан Тимофеевич, не лишай нас справедливого возмездия… и вспомни о бдительности! – умоляли они.

Опять в каждом углу Степану Тимофеевичу мерещилась тень майора Федуна. Стучало в висках блокадным метрономом: Убийство и коррупция, убийство и коррупция, убийство и коррупция… Поднимая давление.

Степан Тимофеевич принял лекарство. Когда всё успокоилось, перед глазами возникла жена, ушедшая из жизни восемь лет назад.

Она посмотрела на него недобрым взглядом и произнесла последние свои слова. Он наконец—то их понял: «Видно, теперь ничего исправить нельзя…»

Засыпая, Степан Тимофеевич вспомнил серый плакат на углу проспекта напротив булочной.

Ночью ему приснился майор Федун в пижаме и домашних тапочках. Он что—то кричал с другого берега реки. Слова относило ветром. До уха долетали обрывки фраз. В руках мелькал листок. Он размахивал им из стороны в сторону, но буквы не складывались в слова и рассыпались. Степан Тимофеевич с трудом прочитал: «Планы партии – планы народа». Он красноречиво развёл руками. Майор Федун перевернул листок. В Степана Тимофеевича выстрелили слова, написанные на нём – «Коррупция имеет своё имя».

Рано утром, после бессонной ночи, он пришёл на угол Карповки и Литераторов. Автомата не было.

– Вот черт, как же быть, – растерялся Степан Тимофеевич. Где—то здесь ещё должен быть, но где не помню…

Он пошёл по пустынной улице. Через проходной двор. Ноги знали, куда идти.

Они привели его в садик. Здесь ещё недавно была лодочная станция, и в другой уже жизни здесь, в старом деревянном домике, в библиотеке работала его жена.

Степан Тимофеевич в нерешительности остановился. Его, как всегда, неприятно поразило отсутствие на своём привычном месте Железного Феликса.

Степан Тимофеевич огляделся. В отраженном свете реки он увидел золотистые незабудки чугунной ограды. В кустах боярышника, уже осыпавшего спелые ягоды, старый автомат. Стёкла были выбиты, и в кабинке пахло мочой.

Он достал двухкопеечную монету и опустил её в узкую щель.

После продолжительной тишины в тяжёлой трубке появились глухие гудки:

– Дежурный слушает, – раздалось на том конце провода.

Рядом со школьной площадкой, напротив дома с подозрительной квартирой, поздней ночью остановилась неприметная машина. За плотно закрытой дверью фургона шла тихая незаметная жизнь. Мелькали разноцветные лампочки приборов. В небольшом динамике на миниатюрном столике едва были слышны приглушенные голоса…