Ольга Минская - Зачем нам эта любовь?

– Как прошла встреча?

– Отлично.

– Ты их возьмешь?

– Если они возьмут меня.

И Давид прошел мимо нее в ванную комнату. Странный, слишком сильный аромат духов. Она не помнила, чтобы он так сильно душился.

– Чем ты душился сегодня?

– «Исси Мияки». А что?

– Очень резко.

– У тебя просто болит голова. Я в душ.

– Я пойду лягу.

– Мне нужно поработать.

Она слышала, как он наливал себе виски. Как включил свет в кабинете. Она задремала. А проснувшись через пару часов, поняла, что он еще работает. Она медленно встала, помотала головой – все прошло. Вышла из спальни. Давида в кабинете не было. Она нашла его в саду с виски и сигарой. Удивленно подняла брови. «Я думаю, – ответил он, – не мешай мне».

И она ушла спать в одиночестве.

Как приятно вернуться ночью домой, когда дети спят, а муж в командировке – можно тихо посидеть одной. Раньше она ставила музыку для настроения, но сегодня возможность помолчать была лучше музыки.

Неожиданно вышла мама – в элегантном берете и шарфике, игриво повязанном на халат. – «Мама, почему ты так одета?» – И мама стала объяснять, что у нее всегда мерзнет голова, а у Тельцов все болезни начинаются с горла, и поэтому – шарфик. А потом подробно рассказывала, что говорили дети перед сном. И как младший на нее серьезно посмотрел. И всякую прочую ерунду. Она поняла, что если не остановить этот поток, то мама просто проглотит ее вечер, заполнив его своими эмоциями. – «Дай мне побыть одной, пожалуйста». – Мама трагически поджала губы и скорбно заметила, что ей и поговорить-то не с кем. Она улыбнулась – стоит маме накрасить губы и раскрыть удивленно огромные серые глаза, рядом с ней сразу появится очередной поклонник, который будет радостно аплодировать ее представлению. Мама довольная ушла к себе.

Она затихла. Боже мой, что это было? Внутри бушевал девятибалльный шторм. Потрясение, страх. А потом вдруг знание (откуда оно взялось…), что это тот, который должен был прийти. И еще – покой. Когда встречаешь свою судьбу, наступает покой. Можно уже не суетиться, не выбирать – вот она пришла. Он.

Всю жизнь были сомнения и компромиссы. В 1991-м она решила доучиться (это заняло еще три года) и получить первую степень по математике. Она переехала к Славе – им дали комнату для семейных докторантов. Странный у них был брак – случайный, но при этом они оставались вместе. Слава все время работал и только усилием воли заставил себя соблюдать субботу (чтобы обозначить границу времени), хотя религиозным не стал. Ритуалы играли вспомогательную роль для разделения будней и праздников, дней и ночей, чтобы окончательно не сойти с ума. Статьи, исследования, конференции поглотили его полностью. Ему пророчили блестящую карьеру, и он собирался на постдок. Она учила иврит, работала в университетской библиотеке, официанткой в кафе, слушала лекции. По сравнению с другими только что приехавшими студентами была неплохо устроена: гениальный муж, какие-то деньги, которые освобождали от голода, даже появились друзья. Только неясно, для чего она во все это ввязалась. Через два года Славик уехал в Штаты. Она решила остаться на год и закончить степень. Прошло четыре года с тех пор, как она приехала в Израиль. Приехал отец с семьей, у нее сложились неплохие отношения с его новой женой и ее детьми, но душевности в их общении не было. Навещала мама. Все оказалось не так страшно. Граница не закрылась намертво, и можно было ездить туда-сюда, если позволяли деньги. Как-то случайно она попала в группу студентов, которые ездили от «Сохнута» проводить семинары с еврейской молодежью в странах бывшего СССР. Это была прекрасная тусовка, ее первые настоящие друзья – их объединяли не отсутствие денег и необходимость как-то выживать, а общие интересы и тепло, которым они делились друг с другом. Даже сегодня, двадцать лет спустя, они перезванивались, пили вместе кофе и всегда были готовы прийти на помощь. Когда она первый раз приехала в Екатеринбург (город переименовали), она вдруг отчетливо поняла, что в этом новом мире ей места больше нет. За время ее отсутствия развалился СССР, упал рубль, многие друзья и знакомые уехали. Мама заняла ее комнату. Все было таким родным, таким близким – и закрытым от нее. А ведь перед поездкой она даже думала иногда о том, чтобы остаться там. Наверно, ей было не очень хорошо в Беэр-Шеве, на фоне песков, бедуинов и экзистенциальной бессмысленности существования. Но в эту новую жизнь войти не получилось так же, как и в израильскую. Неужели всегда придется чувствовать себя чужой? Она провела там месяц, любуясь на расцветшую сирень и допоздна валяясь в кровати. Спешить было некуда. Ничего здесь она уже не могла пропустить. Ее мир кончился, и надо было возвращаться – заканчивать степень, устраиваться на работу, наверно, разводиться со Славиком. Надо было начинать жить.