Ольга Минская - Зачем нам эта любовь?

– Куда ты хочешь идти? – спросил он ее, надеясь услышать, что ей надо домой.

Она задумалась и посмотрела на часы. Теперь он испугался, что она уедет.

– Иди за мной.

Она взяла его за руку. Они свернули за угол, прошли между домами и вышли прямо к кафе в садике. Несколько столиков, на каждом стояла свечка, и все мерцало красно-желтыми огоньками. Она выбрала место в углу и заказала бокал вина. Он тоже.

– Где мы были и зачем? – имея в виду выставку, спросил он.

– Мой бывший одноклассник – художник, много лет преподает рисунок. Это выставка его учеников. Он очень просил, чтобы я пришла. Помнишь бородатого мужчину, с которым я тебя знакомила?

Он не помнил: ни мужчину, ни картины – ничего. Только Таню, которая кружила по подвалу. Теперь она не моргая смотрела ему в глаза. Он спросил, много ли здесь ее одноклассников (не решаясь спросить, сколько ей лет).

– Пятеро, – ответила Таня. – И еще человек шесть рассеяно по всему миру. В Лондоне, Бостоне, Лос-Анджелесе, Новой Зеландии и Австралии. Не патриотичная была школа.

– Сколько лет ты здесь?

– Двадцать. Двадцать три. Больше, чем я прожила там. Расскажи мне о себе.

– Что? У меня все просто. Когда-то давно я закончил юридический и экономический факультеты. А потом только работал. Раньше я еще рисовал. Серьезно. Собирался стать художником. Но, наверно, испугался. Сегодня уже не жалею. Хотя много лет прокручивал свою другую, возможную жизнь, если бы я все-таки стал художником. Все было бы не так.

– Я тоже лет так пятнадцать думала про то, как бы все сложилось, если бы я тогда не уехала из России.

– Ты сожалеешь?

– Наверно, уже нет. Но много лет меня этот вопрос сильно занимал. Особенно когда было плохо.

– Тебе было плохо?

– Да. Расскажи еще.

– У меня два сына. Взрослые. Кошка. Уже совсем старая. Больше рассказывать нечего. Я весьма успешный адвокат… Я женат. Ты допила?

– Да. Тебе надо идти?

Это была возможность попрощаться. Сказать, что много работы, что рано утром важное заседание. Что было очень приятно, несмотря на выставку. Надо было уносить ноги.

– Нет, я никуда не спешу. Пойдем погуляем.

Они побрели по улицам, где грязь и бедность соседствовали с дорогими бутиками израильских модельеров. Где отреставрированные здания Баухауса красовались рядом с запущенными, дешевыми постройками пятидесятых годов. Южный Тель-Авив – остаток уходящего мира. Таниных первых лет в Израиле, когда еду покупали на рынке у выходцев из далеких стран. Которые гладили по голове, кормили вкусным супом из хвоста, предлагали неизвестные пряности и объясняли, как их использовать, отчаянно торговались и обманывали. Ее щемящая тоска по так быстро промелькнувшим годам, когда все здесь казалось временным и экзотическим. Когда она просыпалась с ожиданием счастья, которое непременно должно было наступить. Не наступило.

Они шли рядом, иногда соприкасаясь руками, плечами. Все было для него неожиданно, ново. Как будто нет за плечами шестидесяти прожитых лет. Он совершенно не знал, что дальше. Чего он хочет – дальше? Отреставрированные улицы закончились, справа от них – садик, где можно присесть на скамейку. Алкоголики здесь как раз допивали бутылку дешевой водки. Но Таня и Давид прошли мимо. Она вдруг споткнулась, и, чтобы поддержать, он прижал ее к себе, а прижав, поцеловал. А когда поцеловал, то уже не смог отпустить. Они стояли около будки, стилизованной под афишную тумбу начала 20 века. Губы ее еще сохраняли вкус вина. Лицо было прохладное и очень гладкое.

– Господи, что мы будем делать? – беспомощно спросил он.

– Поехали на море, в Яффо, посидим на берегу.

Они сели в его машину и в полном молчании доехали до Яффского порта. Кроме них, там практически никого не было. Арабские рыбаки, пара случайных машин с такими же неприкаянными, как и они. Он вышел из машины и удивился, что пахло морем. Он уже не помнил, когда последний раз гулял по берегу ночью. Жизнь давно расписана по часам. Таня прикурила тонкую ментоловую сигарету. Он спросил ее, почему она не спешит.

– У меня сегодня ночует мама, она уложит детей.

– А муж? Где твой муж?

– В Лондоне, на конференции.

– Сколько им лет?

– Шесть и восемь, мальчики.

– Здесь прохладно, – сказал он и обнял ее плечи. – Как мне хорошо с тобой, —неожиданно сказал он.

– И мне.

Потом, замерзшие, они целовались на заднем сиденье его машины.

– Я не понимаю, за что ты мне.

Она улыбалась, целовала его глаза. Он гладил ее волосы, вдыхал духи, и нежность, которую он не знал, как выразить, камнем давила на грудь.