Андрей Жеребнёв - Пожар Латинского проспекта. Часть 3

Примечали, конечно, эту мою особенность – по долгу службы.

– Правильно: отчего не поговорить с хорошим человеком! – ухмыляясь, одобрительно кивал на то Миша.

Уже и дома я заговариваться стал. Однажды, «гоняя» в голове что-то своё, шёл в прихожей. Разминувшись в её узкости с Семёном, втихомолку вроде, обозвал то ли кого-то мне насолившего – Костика, кого же тогда ещё? – а может, и себя самого – заслужил ведь сто раз:

– Пиндюк, а!

Конечно, чуть-чуть иное словцо употребил.

– Мама! – моментом возопил Семён, – А папа меня пиндюкой назвал!

– Сёма, да это не на тебя я!..

– Сынок, ты записывай всё, что папа такого говорит, – психологически-знающе разрешила ситуацию Татьяна.

Он записал на маленьком блокнотном листике, с грибочком в уголке, вывернув букву «3» в другую сторону.

Писать ведь ещё толком не умел, а компромат на отца уже собирал…

Пиндюка!

Листочек этот я хранил, как дорогое.

За изобилием бездельного времени, во вторник я явился в студию чуть не за полчаса до начала занятия. Артём жучил совсем уж юную пару – лет по восемь-девять, если не меньше, танцорам было. В руках маэстро играл невесть откуда взявшейся бамбуковой палкой, которая была, как водится, о двух концах. Пока что он на неё опирался, как на трость.

– Скажи, – пытал он не в меру степенного для своих лет партнёра, – вот у тебя слух есть?

– Я же вас слышу, – резонно пожимал плечами тот, отвечая точно теми словами, какими отшил однажды подобный мой вопрос Артём.

Способный был ученик-то!

Другой конец бамбуковой палки, хоть и чуть осторожничая (с оглядкой, поневоле, на меня), но всё же гулко несколько раз кряду опускался на не по годам рассудительную голову.

Да, и сэнсей – ничего себе! Небесталанный.

– Если бы я сегодня не болел, Максим, я б тебе!..

Это были «спортсмены». Те, кого отдают лет в пять заниматься – серьёзно! – бальными танцами и из которых день за днём растят профессионалов, что будут выступать впоследствии на всевозможных турнирах и завоёвывать, к законной гордости родителей и данс-педагогов, кубки разного достоинства.

Мне уже это никогда не грозило… Да и ладно – я ничего не пропустил: главная мне награда была ещё только на пути в студию…

– …Сальса у нас сегодня. Ну, основные шаги – помним!..

Они-то помнили, а мы-то с Любой – откуда?

– Давайте пройдём сейчас крест, счёт – помним: восемь. Колени – мягкие!

Основные шаги дались, впрочем, без какого-то труда. Шаг левой назад – обратно, правой вперёд – обратно: левой вбок, по диагонали, обратно: правой – вправо, точно так же: крест! Лёгкий достаточно.

– И когда шагаете в сторону, то, сгибаясь корпусом, выглядываете из-за плеча своих партнёрш. Как из засады!

Начали! Особенно усердствовал Андрюша Центровой, сгибаясь натурально – пополам. Любил, верно, по жизни «засады» чинить.

Вообще это, конечно, рождало у меня живую ассоциацию: кубинские повстанцы отчаянно и дерзко появляются из зарослей сахарного тростника: «Patria о muerte!»

А у меня было почти: партнёрша или смерть! Пока что я ещё поспевал за Любой, и алеману с поворотом и захлёстом ноги, в общем, освоил. Но, когда пошли ещё дальше – в дебри сальсы тростниковые, я сдался…

Нет, на сей раз я не бросил Любу, не убежал постыдно. Я просто отступил к стойке, обвив её стальную колонну, как ствол пальмы, – хорошо хоть ногу на ногу не заложил. Так и стоял. С таким пытливо-вдумчивым выражением лица, что Артём, взглянув на меня, не смог сдержаться от доброго смеха.

Ну, хоть маэстро болезного чуточку развеял.

А Люба опять танцевала одна. Ей было всё нипочём – танец она схватывала на лету. Вот с партнёром её непутёвым вечно – засада!

С Мечникова позвонили в среду вечером: «Я лестницу привёз – с чердачного окна её до конька должно хватить. Сам я только во второй половине дня смогу подъехать… Да – сестра дома будет с самого утра».

Ну, что же – четверг, так четверг: до танцев надо успеть!

Сырое утро лежало серым пористым снегом по краям дороги. На остановке у рынка, откуда до школы, где учился мой сын и преподавали жена с Любовью, было рукой подать, в полупустой автобус залез кудлатый забулдыга. Не явный ещё бомж, но вполне уже пропащий бродяга. Прозевала его вторжение на ходу спящая около шофёра кондукторша – зимний авитаминоз. Маргиналу повезло вдвойне: мигом он углядел знакомого и с ходу на того набросился:

– Ты куда?

– Да к Санычу, на дачу, – отвечал люмпен лет тридцати, – Подделать там кое-что надо. Поехали со мной – поможешь!