Наталья Белинская - Бусы Мнемозины. Роман-лабиринт

Дед моего деда пришел на Украину из Прибалтики и ни по-русски, ни по-украински не говорил. Он держал лавочку, и когда покупатель просил какой-нибудь товар, он тыкал пальцем во все по очереди и спрашивал: «Это? Это?». У него получалось «гэто?». Его так и прозвали – Гэто.

Дедушкин отец работал на мельнице. Надо было кормить огромную семью. И первую часть жизни мой будущий дедушка провел в селе. Я, совершенно городской человек, унаследовала от него любовь к природе и к лошадям.

***

– После Гражданской я занимался поставками. В селе закупал продукты, в город на базы доставлял. Не я сам, конечно, – нанимали людей. Но возить с собой приходилось очень большие суммы денег: тогда через банки не рассчитывались. А шпана поджидала на каждом шагу, да и банд было много. Я брал старый портфель, ручка бечевкой привязана, и ехал по городу на трамвае. Портфельчик в ноги себе бросал, если сидел – даже глаза прикрывал, вроде дремлю. Ни разу никто не пробовал утащить.

***

Учился он года три, да и то в хедере – начальной еврейской школе. Однако, неизвестно откуда, у него была настолько большая тяга к русской литературе, что помещик разрешил ему, подростку, брать любые книги из своей библиотеки, и к 14 годам парень перечитал всю классику.

А курить начал лет с десяти. Курил сначала махорку, потом папиросы – «Казбек», потом «Беломор». И так продолжалось больше шестидесяти лет. Его «кашель курильщика» становился сильнее. Дед пошел к врачу. Вернулся домой, выбросил папиросы – и больше ни разу не закурил.

– Дедушка, а что тебе врач сказал?

– Все что надо сказал. Убедительно.

А вы говорите – бросить курить трудно. Другое дело, что врача с такой силой убеждения найти совсем не легко…

***

Старшие бабушкины родственники попали на Украину из Белоруссии. По семейной легенде, ее отец был секретарем Любавичского ребе. Благодаря отцу в семье царил очень строгий религиозный уклад, но детей было не так много по тем понятиям: всего пятеро. Когда моей будущей бабушке исполнилось 12 лет, она, с ведома и при содействии ее мамы, из-за напряженных отношений с отцом ушла жить к своим светским тетям и, после домашнего религиозного диктата, на всю жизнь осталась атеисткой. Дедушка тоже был неверующим, но, умирая, он попросил мою маму, чтобы та пригласила на его могилу ребе – прочитать поминальный кадиш. И мама это сделала, хотя была членом партии и ничего, имеющего хоть какое-то отношение к религии, на дух не переносила.

Вообще о прошлом бабушки я знаю мало, да и то с маминых слов: бабушка никогда ничего о себе не рассказывала. Кажется, она несколько лет училась в гимназии; возможно, окончила какие-то курсы. Потом давала частные уроки и была воспитательницей у детей зажиточных родителей; а после войны работала бухгалтером.

Судьба свела Софью и Соломона в Кременчуге, где они и поженились. Там же родились их дети. Во время Великой Отечественной эвакуировались за Урал – под призыв дедушка уже не подходил по возрасту. А потом вернулись не в Кременчуг, где у них уже никого не осталось, а в Донбасс, где и рабочие руки всегда требовались, и дочка могла получить хорошее образование.

У бабушки Сони был уникальный характер: я бы сказала – характер английской леди или немецкой фрау, насколько я их себе представляла по книгам и фильмам. Позже я познакомилась с Мэри Поппинс – тоже подходит, но бабушка никогда не позволила бы себе летать на зонтике: это неприлично. Я не помню ни одного случая, чтобы бабушка вышла из себя или подняла на кого-то голос. Она делала в доме всё. Когда я вышла замуж и мы начали жить отдельно, я не умела готовить, но вспоминала, как при мне колдовала над кастрюлями и сковородками бабушка, и освоила эту науку довольно быстро. Бабушка же научила меня ухаживать за домашними цветами. Она прививала мне хорошие манеры, любовь к порядку и сдержанность. Она была осторожной и смелой, строгой и очень заботливой. Когда умер дедушка, с которым они прожили около шестидесяти лет и были, при всех различиях, одним целым, у его постели находились бабушка и мама, а я вышла за чем-то в соседнюю комнату. Поняв, что произошло, мама громко всхлипнула. Реакция бабушки была моментальной: «Тише! Не напугай детей» (имелись в виду моя годовалая дочь, которая все равно не понимала, что происходит, мой восьмилетний брат, игравший во дворе, и, судя по всему, я – уже жена и мама). А когда я была маленькой и не хотела идти в садик, я говорила: «Бабушка, кажется, у меня начинает болеть голова», и бабушка оставляла меня дома, а чтобы голова не разболелась, мы шли на дневной сеанс в кино. Правда, если я заявляла что-нибудь вроде «лед такой холодный, что даже как будто горячий», она сразу ставила все на свои места: «Нет, горячим бывает чайник или утюг, если его нагреть, а лед и снег всегда холодные». Возможно, моему не в меру буйному воображению и нужна была такая узда реальности…