Джулиан дабл Джей - Входящий в Свет. Роман-лабиринт

Смешайте восприятие с ясным небом и пребывайте в пхове, где ничто никуда не движется, ничто не отвергается и никуда не переносится. Такое Освобождение в безначальную Чистоту – наивысший тип пховы.

Тулку Ургьен Ринпоче

Горная дорога была едва заметна между камней и, петляя всё дальше и дальше через холмы, терялась в захватывающем дух сочетании скал, облаков, обрывов, пещер, травянистых откосов и других красот высотного мира.

Странник легко ступал по ней, словно парил в невесомой дымке горного полдня. Он словно скользил среди ветров и редких кустарников, посреди пустоты неба и материальной полновесности гор.

Солнце медленно и уверенно заполняло синеву небес, пробуждало побелевшую от ночного забытья древнюю землю.

Вон там, вдалеке, выпорхнула из ниоткуда большая и сильная птица, махнула лениво и мощно широкими крыльями, и молнией метнулась обратно в никуда, словно воспоминание о чьей-то жизни…

Тишина сквозила запахами и звуками одинокой заоблачной выси. Но путник не чувствовал себя одиноким… Наоборот.

Он, скорее, наслаждался безлюдьем этого замечательного места…

Всё говорило о свободе и чистоте, всё вокруг просто утопало в окончательной безграничности пространства и покоя.

Человек знал это, чувствовал и блаженствовал в невесомости окружающего безвременья.

Горный путь безмятежно пролегал по ту стороны обычной людской заботы и тревоги. Человек не имел особой цели и не обременял себя суетным достижением смысла своего путешествия. Он просто шёл и шёл к последнему пристанищу своей жизни. Высочайший пик этого горного царства и был его пунктом назначения, – страны пришедших и обретших своё духовное благополучие: завершение в Духе.

Так когда-то ему рассказывал об этом его дед, а тому его дед, тому – его, – и так дальше, так дальше, так дальше до самого конца… Всё это действительно было чистой правдой.

О чём ему не обмолвился ни один из его Учителей и наставников, – как раз об этом нестерпимом ощущении признательности и нежности к оставленному миру живых, об этой предательской естьности обычных человеческих чувств по отношению к прошлому, к его друзьям и родным, здесь, в Бардо.

Нет, он ни о чём не жалел, не скорбел…

Но всё же привычный мир Земли и её обитателей лёгкими касаниями памяти ранил его сердце.

Слёзы не текли по лицу. Они почти незаметно обжигали его душу…

О чём говорить?! Тут, в Зазеркалье не было разделения на душу и тело. В этих благословенных местах весь он был ни что иное как сплошная душа…

Оглядевшись с высоты высочайшего пика, он остался доволен. Он пребывал в нескончаемой эйфории.

Раскинувшаяся перед ним бездна блистающих льдом и слепящих солнцем горных вершин захватывала воображение безбрежностью и синевой… Купола облачных айсбергов в океане небес дрейфовали чинно и торжественно, ленивые волны воздушных масс плавно несли на своих невидимых плечах их впечатляющие громадины… Всё пребывало в нескончаемом кайфе и запредельной человеческому пониманию умиротворённости.

Правда, здесь, на одной из головокружительных вершин, обычное человеческое восприятие было бы лишено всякого смысла.

Здесь, в надмирье Бога, – не было никого, кроме Бога. И Богом было всё, включая и самого странника.

Вернее того, кто когда-то был им…

Ведь теперь он стал всем.

Да!

Кто был ничем, теперь стал всем сразу. И дрейфующими гигантами-облаками, и бесконечным солнцем и нескончаемым СОБОЙ, кем и был всегда…

Но кто разберётся, пока не попал на вершину? Кто поймёт?..

Ведь даже если вернуться, даже если неожиданно вернуться, что абсолютно невозможно, – рассказать о достигнутом было невероятно.

И зачем? Каждый, кто достиг предначертанного духовного высокогорья, – сам становится ВЕЧНОСТЬЮ: вечными Счастьем, Любовью и Радостью, – началом начал и концом концов.

Он ещё раз окинул взглядом великолепие красоты перед собой и, наконец, уверенно и с мягкой улыбкой шагнул в СВЕТ…

К источнику всего существующего в мире…

За пределы всех ограничений…

Внутрь ТАЙНЫ.

В ИСТИННУЮ ЖИЗНЬ, КАК ОНА ЕСТЬ…

Ложка качнулась ещё и ещё, и наконец, рухнула на пол, увлекаемая крупным рыжим тараканом, душераздирающе звеня на всю комнату раскатистым металлическим звоном.

Я со стоном перевернулся на другой бок на своей древней сверхвместимой скрипящей кровати и чихнул. Кувыркнувшийся с неубранного после вечернего скудного пиршества стола рыжий тараканище, проворно ковыляя и устрашающе шевеля длинными, как у заправского атамана, усищами убирался восвояси по направлению к входной двери.