Игорь Соколов: Человек из грязи, нежности и света. Роман

© Игорь Павлович Соколов, 2016

© Игорь Павлович Соколов, дизайн обложки, 2016

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Посреди огромной кучи мусора, какой видится в своем бессмысленном нагромождении современная эротическая литература, произведения Игоря Соколова выглядят менее тенденциозными и даже более оригинальными. Вслед за романами «Двоеженец», «Мое волшебное чудовище» появляется новый роман «Человек из грязи, нежности и света».

Метафора Василия Розанова, использованная в самом названии романа, как и посвящение романа великому русскому философу, писателю – В. В. Розанову, во многом определили эротическо-философское содержание романа, который также наполнен и изрядной долей гротеска, но несет в себе глубокое и осмысленное понимание жизни.

Два главных героя романа – недоучившийся студент Эскин и его отец – дядя Абрам воплощают собой апофеоз Розановской метафоры. Они в равной степени сплетены из грязи, нежности и света, а поэтому и мучаются, и одинаково страдают в этом постоянно изменчивом мире Любви, которая всегда растворяется в Сексе, как чистое в грязном.

Вместе с тем, этот роман никак нельзя назвать маргинальным, хотя бы потому что все запредельное в нем и выходящее за рамки нашего социума, соединяется с безумным юмором, юмором как светлым, так и черным. Постоянное противопоставление чистого грязному, Любви Сексу, Добра Злу, является одним из диалектических приемов автора, привыкшего созерцать своих героев, как в спектре сексуальных, так и духовным отношений.

Невидимая борьба, которую ведут герои за право любить и быть любимыми напоминает абсурд посреди абсурда, но даже сквозь нелепые и комические, а порою фантастические ситуации, неожиданно прорывается свет человеческого сознания, позволяющий разглядеть и в Эскине, и в дяде Абраме людей с большой буквы, людей умеющих бороться с самим Дьяволом.

Воплощением дьявольского начала в романе является таинственная личность Альфреда Тарговица, которого можно принять и за маньяка-маргинала, и за кинопродюсера, связанного с криминальным, теневым шоу-бизнесом. Добившись хитроумным способом заточения дяди Абрама и Риты в недостроенном небоскребе, Тарговиц затем пытается превратить их жизнь и любовь в маргинальное телешоу.

Производя постоянную видеосъемку их жизни, вступая с ними в неожиданный диалог даже во время их совокупления, Тарговиц беззастенчиво проводит опыт с людьми, как с животными в зоопарке. Только дядя Абрам и Рита не животные, а люди, а поэтому они своей добротой и любовью обезоруживают Тарговица, который постепенно духовно влюбляется в них, а физически влюбляется в Риту, из-за чего вопреки воле мафии оставляет дядю Абрама и Риту в живых, высаживая их на небитаемый остров в Тихом океане, уже заранее предчувствуя, что ему за это придется расплачиваться собственной жизнью.

Именно ожидание Смерти и толкает Тарговица на сексуальное насилие, которое он совершает над Ритой. Однако, в контексте романа, его насилие выглядит последней попыткой очистить свою душу перед смертью. Опять грязное и чистое переплетаются между собой, образуя парадоксальное восприятие даже в смерти Тарговица, когда он занимается онанизмом, вспоминая Риту, и ощущая приближение своей Смерти. Парадокс состоит в том, что ничего грязного в сексуальных действиях нет, если эти действия сопряжены с волей человека и с его необъятным страданием и любовью, в которых заключена вся его сущность. Фантастически сексуальным созданием выглядит Соня, сначала коварно соблазнившая Эскина, а потом сумевшая убедить и его, и своего мужа – Глеба Собакина – жить втроем, создав таким образом полиандрию (многомужество).

Автор с одинаковой долей юмора, иронии и жалости рисует портрет гиперсексуальной женщины, которая с необыкновенной легкостью превращает и мужа, и любовника в двух послушных самцов. Из-за нее Эскин бросает свою учебу, Глеб Собакин становится жителем туалета на Казанском вокзале, где продолжает малевать свои сюрреалистические полотна. Из-за нее дядя Абрам лишается быстро рассудка, оказавшись с ней в одной постели, правда, потом уже мучительно сознавая, какую боль он причинил собственному сыну.

Весь роман представляет собою какой-то запутанный лабиринт сумасшедшего мегаполиса, однако в отличие от Кафки, этот лабиринт не вызывает никакого ужаса, хотя бы потому что все бессмысленное, все грязное и ужасное в нем, переплетается с нежным, светлым и духовным началом. Так создание (пусть и архаичных по своей конструкции) магических обрядов, к примеру, создание холма, позволили дяде Абраму вместе с Ритой духовно перешагнуть замкнутое пространство, искусственно созданное Тарговицем и другими таинственными личностями, вложившими в этот маргинальный опыт свой капитал.