Наталья Белинская - Бусы Мнемозины. Роман-лабиринт

Я постеснялась спросить у него, кто он такой, по двум причинам. Во-первых, уникальное бабушкино воспитание дало мне убеждение, что если старшие чего-то не говорят, значит, не считают нужным, и некрасиво задавать им лишние вопросы. Во-вторых, лицо этого человека показалось мне знакомым, и я хотела сама вспомнить, где я его видела. Но до вечера мне это так и не удалось, а вечером я рассказала о визитере маме.

– А на кого он хоть похож был? – поинтересовалась она в недоумении.

– На меня, – машинально произнесла я, и в этот момент меня осенило: такие черты я действительно видела – в зеркале! (Как потом выяснилось, от него же я унаследовала любовь к очень крепкому чаю без сахара и ко всем острым приправам.)

Не думаю, что маму обрадовало это известие, но чувство юмора победило. Она посмеялась и сказала, что это, по всей видимости, был мой отец. Вероятно, он узнал о месте моего пребывания от своей мамы, с которой у нашей семьи были прекрасные отношения.

Потом, когда мы с отцом познакомились ближе, он оказался по-настоящему интересным человеком, эксцентричным, громким, ничего не боящимся и очень, очень много знающим. Как выяснилось, он сбежал на фронт воевать с фашистами, когда ему было 14 лет, но до передовой не добрался, поскольку был отловлен патрулем и возвращен домой. После войны окончил филологический факультет, работал журналистом и публицистом, преподавал в школе и в вузах, по крупицам собирал и, прибегая ко всевозможным ухищрениям, публиковал материалы о репрессированных украинских поэтах. Он был прирожденным филологом – как и я, и его младшая дочка. Если бы не его тяга к алкоголю, он бы казался мне вообще идеальным человеком. Но надо отдать должное его второй жене: она делала все, чтобы удержать его от спиртного, и хоть полностью справиться с этим его пристрастием ей не удалось, но на работе он всегда был трезв как стеклышко, и, кроме родственников и очень близких знакомых, никому бы в голову не пришло, что он пьет.

Через день он опять пришел меня навестить, но на этот раз – уже с моей сестрой от второго брака. Она была младше меня на три года – незначительная разница, но внешностью, характерами и воспитанием мы отличались кардинально. Не знаю, какое впечатление я произвела на нее при первой встрече, а я запомнила легкую, сияющую, украшающую собой мир девочку-подростка в поразивших мое воображение ажурных розовых перчатках из капрона, в оборочках, затянутых декоративными шнурочками с бонбончиками («перчатки от мух», как именовала их моя сестрица). Нюра была настолько уверена в своей прелести и в том, что окружающие не могут ее не любить, что я тут же в это поверила и прониклась к ней самыми добрыми чувствами. При этом она совсем не была ангелом и иногда злоупотребляла вседозволенностью. Вот, например, случай, о котором она рассказывала мне, заразительно смеясь.

Нюра едет в троллейбусе и спрашивает у пассажирки, стоящей к ней спиной:

– Женщина, вы выходите?

Дама оборачивается и оказывается девицей лет двадцати пяти.

– Я не женщина, я девушка! – пытается она поставить на место юную нахалку.

– В вашем возрасте я бы постеснялась в этом признаваться, – парирует та.

Кстати, впервые я задумалась о своем возрасте тоже с легкой руки (вернее, языка) сестрицы. Она пришла ко мне на день рождения. Поздравление звучало так:

– Ну, поздравляю! Это сколько тебе стукнуло? Девятнадцать?

– Да.

– А мне только через три месяца шестнадцать будет! Какая ты уже старая!

Не знаю, из-за таких выходок или по какой-то другой причине, но однажды отец заявил нам:

– Вот если бы соединить ум Дарьи и внешность Нюрки и разделить пополам, получились бы две идеальные женщины.

Не могу сказать, что нам с сестрицей это заявление показалось бесспорным, тем более что мы обе, конечно, посчитали его несправедливым. У Нюры всегда было прекрасное чувство юмора, что глупым людям совершенно не свойственно. А что касается моей внешности, то я очень похожа на самого отца, которого его вторая жена, Лариса, обожала и считала красавцем. Был совершенно курьезный случай, когда я пришла навестить отца, попавшего с инсультом в больницу. Раньше я в этом отделении никогда не была и где он лежит, точно не знала. Мне навстречу по коридору шла медсестра, но спросить у нее, в какую мне палату, я не успела.

– Вам в шестую! – произносит она вместо «здрасьте».

– Откуда вы знаете? – недоумеваю я.

– Да к отцу, небось! Одно лицо. И глазищи у вас одинаковые, – как что-то само собой разумеющееся, поясняет медработник.