Тамара Тинникова - Больше чем… Исповедь эмоционального мазохиста

Хочется гореть, хочется отдавать себя жару своего предназначения, пить взахлеб каждый миг, каждой клеточкой чувствовать жизнь 4 4 См. «Стихи эмоционального мазохиста», ч. II, III, стих. 2 «Рассыпаюсь, как хрупкое время в песочных часах». , а в итоге просыпаешься утром и понимаешь, что опять наступила осень, и за прошедший год было всего пару эмоциональных мгновений, когда удавалось вынырнуть из болота повседневности и вдохнуть полной грудью свежий воздух осознания, замерев от многогранности и величия этого удивительного мира, когда неизъяснимое беспричинное счастье и внутренняя гармония переполняли изнутри и выливались наружу полетом души и истинным вдохновением…

…И снова осень. И снова один бесконечный серый день.

…Обреченность

Акула

Ослепляющий яркий свет, настолько белый, что сил нет открыть глаза. Изнуренным мозгом кричу! Слеза рвется вниз с обожженных век на припухлость щек, словно в камеру пыток попавший зрачок, под прицелом ста тысяч прожекторов, обезумел от боли диодных оков. Не спастись, не укрыться, и мочи нет. Всюду голый, пронзающий райский, холодный свет.

Никого. Слепящим пространством затянута явь, как стена в психбольнице, как снежная гладь. Одиночество стиснуло нервную пасть, обреченность, тоска. Не упасть, не упасть! Ядовито-слепящий, похожий на бред, беспощадно-терзающий чистящий свет.

В неземной пустоте, в безвременье широт, в беспространстве глубин, в безграничье высот, там, где свет распростерся над толщей воды, ненадежно закованной в хрупкие льды, словно в тонкий прозрачно-хрустящий обман, я стою на стекле, под стеклом – океан.

Равнодушно тиха беспросветная стынь. Под ногами бездонная жуткая синь. Поедает глаза необъятная мощь, забирает рассудок холодная толщь. Манит в самую бездну опасная муть. Мне себя никогда из глубин не вернуть – крепко держит в тисках непроглядная власть, только сердце все тише стучит – не упасть.

Я прикована взглядом к лазоревой мгле, кто-то есть там, в безбрежной немой глубине, кто-то жуткий, до боли знакомый и злой, тот, кто темным пятном из пучины за мной поднимается медленно и не спеша, чтобы корчилась в каждом мгновенье душа, чтобы страх по спине дикой паникой полз, по артериям в сердце врывался и в мозг, чтобы в каждую клетку, как кровь, проникал, чтобы раем казался бушующий вал.

Скоро кончится этот непрожитый день. Все отчетливей вижу горбатую тень – под ногами огромный акулий плавник, беспощадный, бездушный, безудержный пик. Каждым импульсом чувствую скрежет стекла, словно вскрытая рана пульсирует страх, неизбежность свернулась на шее петлей. Из глубин грозный хищник несется за мной. В голый ужас расплавились жертвы зрачки… Все сильней и сильней под ногами толчки. Все больней и отчаянней разум кричит, и уже не стекло – мое сердце трещит.

Безысходность. Бессмысленность веры в добро. Слишком хрупкое нас разделяет стекло. Не спастись, даже тонкой соломинки нет. Обреченность. В конвульсиях бьется разодранный свет.

Свет, беспощадно проникающий в мозг через тонкую щель, прикрытую воспаленными ресницами, свет, метко бьющий в расширившийся зрачок, не успевший принять нормальное человеческое состояние, кричащий свет заставил веки дрогнуть и выпустить из подкожного плена обжигающую слезу, которая покатилась к виску и за ухо, приводя в чувство. Что за ужасная привычка читать лежа перед сном, впадать в мучительную дремоту от невдумчиво прочитанных строк, монотонно ползущих от одной страницы к другой, и каждый раз просыпаться от раздирающего глаза и мозг ослепляющего света.

Виновница полуночных пробуждений лежит на полу вверх зеленой обложкой, выставляя напоказ потускневшие, истертые, когда-то золотые буквы: Шарлотта Бронте. Какая величественная и непостижимая любовь, превозмогающая непреодолимые препятствия и раздвигающая могучими руками бурю пошлых страстей и людских пороков. Раньше я верила в такую любовь. Теперь за плечами тяжелый роман, мучительный и низкобюджетный, безверие и сломанные крылья.

Жизнь преподносит верные хорошие уроки. Держать удар, превозмогая страх, и ставить блоки, лицом к лицу с судьбою на один на ринге стиснув зубы, нас учит мастер бытия, великий тренер грубый до хруста в мышцах, до потери пульса, до душевной боли, через огонь и пот, через тоску и кровь, и стертые мозоли. Приходит опыт не из книг, из знаний мудрецов или чужой словесно-умной дури, приходит – через боль, с рубцами на спине и шрамами на шкуре.